Годы без войны (Том 2)

Но он находил пока только то, что это вчерашнее чувство его к невестке и сыну не совмещалось с тем, что он думал о них сейчас; и, глядя на невестку и видя лишь ее худую, с выпиравшими лопатками спину, недовольно говорил себе: "Плясать-то плясать, да как бы жизнь не проплясать".

- Так как же с институтом? - повторил он, от невестки уже переводя взгляд на сына.

- В каком смысле? - спросил Роман. - Если боишься, что мы с Асей бросим институт, - хотя вопрос относился только к нему, ответил он, - то напрасно. Есть заочное отделение, которое не хуже, чем очное. - И Роман сделал то удивленное выражение, словно и в самом деле странно было ему услышать от отца то, что он услышал. - Да я и писал тебе. - И, привстав и шурша своею грубоватою студенческою робой, он потянулся к закускам, со вчерашнего вечера стоявшим на столе, и между ним и отцом опять установилось то нехорошее молчание, которое для Павла было неприятным, а для Романа - не замечалось им. Все это утро (как, впрочем, и в день приезда, вчера) он держался так, будто его не только не огорчало это, что озадачивало теперь отца, но будто он видел во всем случившемся с ним лишь то счастливое, что одно только могло быть и было в его жизнп; и он, неторопливо пережевывая молодыми и сильными челюстями подсохшие кусочки мяса, попадавшиеся в салате ему, то и дело вскидывал на отца тот невинный как будто взгляд, которым ясно говорил ему: "Ты же видишь, все хорошо, и разве можно не радоваться этому?"

- Ну что вы, мама, - в это время ясно послышалось из той половпны комнаты, где Лея с Екатериною разбирали подарки. - Чем же это плохо? держа перед собой керамическое блюдце с чашечкой (и так же естественно,.как только что назвала свокрокь матерью), сказала Ася, желая убедить Екатерину, что этот недорогой кофейный сервиз, приготовленный более для украшении, чем для дела, имеет свою привлекательность и ценность. - Ром, посмотри, - позвала она, поднявшись и повернув все свое молодое, с мелкими чертами лицо к свету.

Она как будто не понимала той натянутости обстановки, какая с утра создалась в доме и чувствовалась теперь между отцом и сыном (ее мужем), и веселым видом своим и непосредственностью вносила в общие семейные отношения ту нужную теплоту, которая обезоруживала всех. Екатерина казалась растроганной ею.

Обернувшийся на ее голос Павел тоже невольно улыбнулся ей.

И лишь Роман, которому хотелось показать, что все в жене давно привычно ему, неторопливо и с важностью, положенной при родителях, как думал он, встал и подошел к ней.

- Ничего. - Он повертел в руках чашечку. - Гладкая. - И с безразличием вернул ее.

- Ах, ничего вы не знаете, - весело проговорила Ася. - А тебе бы только хрусталь, - заметила она мужу.

- Почему бы и не хрусталь?

- Надо еще заработать его, - возразила Ася.

- И заработаем. Все в наших руках, все будет, - уверенно сказал Роман. Но в ту самую минуту, как он произносил эти слова, он почувствовал, что отвечает не жене, а отцу на этот его вопрос, который еще не был задан им, но ясно как будто вытекал из всего общего разговора. - Не сразу, конечно. И Москва не сразу строилась, - затем добавил он, повернувшись к отцу.

Он давно уже заметил, что отец в разговоре с ним что-то недосказывает и сердится оттого, что не так понимают его. "Но теперьто ты доволен?" - было в глазах Романа, когда он снова усаживался перед отцом на прежнее место. Но Павел, не любивший и не умевший, как ему казалось, вести разговор, в котором были бы только намеки и не было бы сути дела (и полагавший, что Роман не желает с прямотою говорить с ним), не был удовлетворен ответом сына.

- Я не знаю, - опять начал Павел, - как можно не учась (он хотел сказать: не слушая лекций) выучиться тому, чему учат в институтских стенах.

- Почему "не учась"?

- Одно дело - как все, по-людски, по-настоящему, и совсем другое, - как ты, сам собой.

- Но ты не понял меня, отец, - сказал Роман, отодвинув от себя тарелку, из которой только что ел салат, и взглянув на отца с тем недоверием, что отец будто не то чтобы не мог, но не хотел понять сына. Роман видел, что разговор возвращался к тому кругу, на котором все было переговорено вчера. Но то, о чем так легко (на радостях) было говорить вчера и что отцу и всем (в силу той же слепой радости) представлялось убедительным и не нуждалось в подтверждении, теперь требовало определенных доводов от Романа, которых, он с беспокойством чувствовал, не было у него. Все рассуждения об одинаковости заочного и очного обучения, вытекавшие для него лишь из тех жизненных обстоятельств - женитьбы, - в каких оказался он, теперь, когда отец предлагал взглянуть на нее шире, согласуясь с общими интересами жизни, представлялись не то чтобы ложными, но было очевидно, что отец прав и что Роман всегда знал, что между очным и заочным обучением есть разделительная черта, которую только для успокоения он не хотел замечать прежде. "Нет, тут все сложнее. - Он пробовал еще возразить себе. - Все зависит от самого человека". Но не говорил этого отцу, понимая, что это не убедит его.