Годы без войны (Том 2)

Вопрос об ускорении жизни был его давним и излюбленным вопросом и заключался не в том, чтобы догнать Европу или Америку, как это ставилось в официальных инстанциях; из опыта своих дипломатических общений он знал, что по высказываниям, как мы понимали жизнь и какой хотели бы видеть ее (и какой хотело бы видеть ее все человечество, для себя добавлял он), мы были впереди, и без определенной доли лжи, предвзятости и подтасовки понятий нельзя было противостоять нам; но между высказываниями и воплощением этих высказываний, как это казалось Кудасову, чувствовался разрыв, который с точки зрения жизни был, очевидно, и объясним и естествен, но с точки зрения Кудасова, как он понимал все, был недопустим и вреден. Ему казалось, что идеи, должные давать ускорение жизни, иногда отрывались и уходили вперед настолько, что их не было видно и они забывались; и все, что должно было двигаться за ними, стояло на месте. Издалека (из Парижа), откуда он наблюдал это, он полагал, что нужно было лишь осознать, что проблема такая есть, чтобы решить ее; но, столкнувшись в институте с тем упорным консерватизмом, который всегда так удивительно живуч бывает в преподавательских кругах, он почувствовал, что все гораздо серьезнее и имеет свои корни. "Но если так обстоит дело в среде ученых, то каково же все должно быть в промышленности, в сельском хозяйстве и во всех других сферах жизни?" - думал он. Он как бы интуитивно нащупывал ту проблему расхождение между словом и делом, - на которую затем будет обращено внимание всех людей; но он был первым, кто начинал понимать это, и с озабоченностью хозяина, после долгой отлучки вернувшегося домой и нашедшего, что не все в нем соответствовало теперь тому, как должно быть (хотя ничего не передвигалось с тех пор, как он, уезжая, видел все), именно с озабоченностью хозяина обдумывал, как переставить и устроить все; и он поглядывал на Лусо с тем чувством, будто в нем видел теперь своего противника. "Влез в костюм - и кажется уже, что другого и лучшего нет, вот в чем дело, а мы ждем ускорения", - думал он, адресуя эти слова Лусо.

- Послушай, как ты считаешь? - точно так же неожиданно, как только что сделал это Кудасов, спросил Игорь Константинович, наклонившись к нему. - Я думаю, правильно, что рядом с именами Сталина, Рузвельта и Черчилля называют сейчас имя де Голля. Историю подправлять нельзя, и он заслуживает этого.

- Как деятель войны?

- Да, как фигура того периода.

- А по-моему, тот период нельзя связывать только с этими именами.

- Но де Голль!

- А что де Голль?

И разговор их опять был прерван мужчиной, сидевшим впереди них.

XV

- Какой нетерпимый. Ты не знаешь, кто он? - спросил Кудасов, как только был объявлен перерыв и он вместе с Лусо вышел в фойе.

- Этот, что оглядывался?

- Да.

- Не знаю, - ответил Лусо. И в то время как отвечал, увидел человека (среди выходивших из зала), который был неприятен ему. Человек этот поздоровался и прошел дальше, и Лусо, словно бы .оправдываясь перед Кудасовым за нехорошие мысли об этом человеке, пренебрежительно сказал о нем: - Некий Кошелев, адвокат.

- А что он?

- Ты понимаешь... - И Лусо, хотя везде в фойе было много народу, взяв под руку Кудасова, отвел его в сторону от того места, где стояли. - Ты понимаешь, - снова проговорил он, подбирая слова, чтобы объяснить, не роняя престижа института, в чем было дело. И он затем коротко, сбивчиво и невнятно (как он сам представлял себе это) рассказал о деле Арсения.

- Да, история, - Кудасов покачал головой. - А Кошелев что же, оправдать берется?

- Оправдать - не знаю, а коллектив взбудоражил.

- Оправдать убийство нельзя. Оправдать убийцу значит обвинить общество.

- А общество в данном случае?..

- Все мы, - с усмешкою подтвердил Кудасов.

- А спрос? С меня?

- Если все пороки общества ты добровольно возьмешь на себя, - сказал Кудасов, не убирая усмешки с лица и незаметно для себя опять входя в то свое состояние отрепетированностн ума (в каком он пришел сюда), когда более начинал следить не за сутью, а за формой, как лучше подать мысль. Ты думаешь, он копает под тебя? У тебя есть основание так полагать? - И в то время как Лусо не мог вразумительно ответить на это, Кудасов заметил: Всякий адвокат, если он не враг себе, не станет выворачивать нижнее белье руководства на обозрение всем. Коллектив виноват, в нем зло и пороки. И смело, и убедительно, и красиво, да и всегда мы так делали и будем делать. Посмотри-ка, посмотри, - затем СЕхазал он, заставляя профессора повернуться и посмотреть туда, куда смотрели все и где патриарх Алексий разговаривал с Николаевой-Терешковой. - Как считаешь, о чем? - чтобы переменить разговор, спросил он.