- Да, вы правы. Мыслителей много, а дела нет. Мы ищем, а вон приехал мужичок из деревни, из Пензы, - поправился он, - и утер нам всем нос.
- Вы о чем? - Афанасий Юрьевич внимательно и недовольно посмотрел на него. - Это у вас там, в институте, отцы убивают сыновей, - с той мерой ехидства, которая должна была раздавить Мещерякова, затем сказал он. Вряд ли вас кто-нибудь поймет, вас и ваших коллег. - И, уничтожив таким образом, как он думал, своего противника, с чувством победителя отвернулся от него и, приподняв фужер с недопитым вином, начал произносить один за другим те остроумные и смешные грузинские тосты, которые, несмотря на многократное повторение, всегда слушаются с интересом и которые теперь вновь привлекли к Куркину внимание.
Некоторое время продолжала слушать и улыбаться ему и Надежда Аркадьевна, хотя вся прелесть встречи была уже испорчена для нее; испорчена ее мужем - нехорошо, глупо и бестактно, как думала она, и она, сославшись на головную боль, попросила мужа (и Лию) увезти ее домой.
- Ты что наделал? - сейчас же сказала она мужу, как только Лия, высадив их из своего "Москвича" и не заходя к ним в дом, оставила одних. - Ты хоть понимаешь, что ты натворил?
- Что? Что не согласился с Куркиным? Но с ним и нельзя было согласиться. Он, если хочешь знать мое мнение...
- При чем тут твое мнение? Он наш друг.
- Кто, этот Афанасий Юрьевич?
- Да.
- Какой он нам друг, с какой стороны? Я удивляюсь тебе, Иапя - Он... Он... Он мог бы сделать тебя деканом, - наконец сказала она то, что для нее самой было ясным, простым и убедительным, и она не могла представить, чтобы можно было что-либо возразить против этого. - Он... Он...
- Каким деканом? Где? Как? - Мещеряков даже на мгновенье приостановился - так неожиданно было для него то, что он услышал от жены.
- Ты спрашиваешь - где? - сказала Надежда Аркадьевна, стоя уже посреди комнаты и полными белыми руками снимая ниточку жемчуга с шеи. - Разве ты сам не видишь? Ты думаешь, Лусо усидит после Арсеньева скандала? Егc уйдут, милый мой, это видят и знают все, его уйдут, - подтвердила она, нажимая на это слово, - и кто тогда займет его место?
- Но для этого надо прежде защитить докторскую, - возразил он жене.
- Ах, была бы и докторская, было бы все, если бы ты не был сегодня таким дураком. Мне стыдно, я в ужасе, в какое положение ты поставил меня. Ты хоть об этом подумал? Ведь это был Куркин!
- Не говори мне о нем. И вообще, какое тебе дело, кто станет деканом? Тебе-то что? - повторил он с тем видимым раздражением, по которому можно было понять, что вопрос этот - кто станет деканом? - вопрос этот был не безразличен ему и давно занимал его; занимал еще прежде, чем случилось это Арсеньево дело. - Как женщина ты хороша, я ценю тебя, но когда ты лезешь в дела служебные...
- Я?! Лезу?!
- Да-да.
- Ну, знаешь, я не навязывалась тебе, пожалуйста, ты свободен. Ты давно хочешь этого, я вижу, так пожалуйста, пожалуйста, ты свободен. - И она, сделав то холодно-неприступное выражение, с каким обычно, когда бывала недовольна мужем, уходила от него, и с ниточкою жемчуга теперь в руках гордо направилась в спальню, тряхнув головой, чтобы волосы, освобожденные от шпилек и заколок, пышнее рассыпались по ее круглым плечам.
- И хорошо, и пожалуйста, - бросил ей вслед Мещеряков и тоже пошел к себе в кабинет.
Ссора эта была для семейной жизни Мещеряковых той обычною ссорой, какие вспыхивали часто и заканчивались лишь тем, что примирение, наступавшее почти тут же (или час, или четверть часа спустя), только полнее позволяло им выказать свои чувства любви друг к другу; те чувства, которые были хотя и ложными (ложность сознавалась каждым из них), но которые, может быть, в силу именно этой ложности выказывались со столь подчеркнутой искренностью, что делали и возможной и даже приятной их совместную жизнь. И оба они теперь, разойдясь и понимая несерьезность в обыденность ссоры, принялись со спокойствием как будто - Надежда Аркадьевна переоблачаться в свой домашний туалет, а муж в свой. Но возле встроенного шкафа, где висели его вещи, он на минуту остановился, припоминая что-то. И этим "что-то" была та привычная ему неприятная мысль, что в ссорах его с женой всегда участвовало (незримо и не ведая о том) какое-то третье лицо.