Годы и дни Мадраса

Я вспомнила, что на берегу стояла деревушка рыбаков. Около тридцати легких хижин, крытых пальмовыми листьями. Теперь там бушевали волны. Несколько десятков вымокших и иззябших людей толпились у набережной. Жалкая груда домашнего скарба лежала на тротуаре. А в шипящих водоворотах крутились пальмовые листья, доски, алюминиевая кастрюля, тряпье и жалобно мяукающий котенок. Это было все, что осталось от деревушки. Седой сгорбленный старик на ревматических тонких ногах, вперив неподвижный взгляд в темноту, безостановочно повторял:

— Все взял океан. И дома, и сети, и катамараны.

И снова:

— Все взял океан…

В Майлапуре, там, где сотни хижин теснились по берегам вонючего городского канала, я увидела кричащих и плачущих людей. Стоя по колено в воде, они пытались выловить из бушевавшего канала остатки своего имущества. Призыв Мадрасского радио — «Укрывайтесь в домах до наступления темноты» — явно к ним не относился. Домов больше не было. Их снес ураган.

На площади перед Майлапурским храмом в беспорядке лежали вырванные с корнем деревья. Их поломанные ветви, подхваченные ветром, исчезали в темноте.

Около девяти вечера в городе погас свет. Сквозь рев разбушевавшейся стихии я услышала слабые удары колокола. Ему ответил второй. Потом третий. Звонили в церквах и храмах. Металлические языки колоколов, казалось, говорили: «Не за-блу-дись. Не про-па-ди. Не за-блу-дись. Не про-па-ди». Этот тревожный — звон как вестник бедствия наполнял погруженный в ураганную тьму город.

К рассвету буря стала утихать. Однако затопленный, измученный бессонной ночью Мадрас был еще во власти циклона. День принес неутешительные новости. Десятки людей погибли под развалинами рухнувших домов. В районах Джорджтаун, Кодамбаккам, Венкатесапурам, Пудупаккам снесены тысячи хижин. 30 тысяч горожан остались без крова. Госпитали переполнены ранеными. Расписание поездов нарушено.

Позже пришли сообщения о трагедии Рамешварама и Памбана.

В декабре жителей острова Рамешварам и побережья не успели предупредить по радио о надвигающемся циклоне. Он застал их врасплох. В течение нескольких дней пострадавший район был отрезан от внешнего мира. Сильный шторм мешал спасательным судам подойти к острову, а железнодорожная линия и Памбанский мост были разрушены. Единственным средством сообщения оказались самолеты военной авиации. Преодолевая неблагоприятные метеорологические условия, они появились над Рамешварамом и сбросили пакеты с едой, теплую одежду и баллоны с питьевой водой. Потом самолеты доставили к месту катастрофы главного министра штата Мадрас Бхактаватсалама и председателя партии Национальный конгресс Камараджа. В этот же день измученный тяжелым полетом Камарадж прямо на Мадрасском аэродроме рассказал корреспондентам о том, что он видел. В Дханушкоди все строения разрушены, от некоторых домов остались только стены. Камарадж не смог заметить с самолета следов железнодорожной станции. Он наблюдал, как сотни людей по колено в воде брели из Дханушкоди к Рамешварам Роуд. Заслышав шум самолета, они протягивали руки и просили еды.

Газета «Хинду» писала: «Даже свирепый циклон, который обрушился на дистрикты Восточный Танджавур и Раманатапурам в 1955 году и унес свыше трехсот жизней, по-видимому, был более милосердным в сравнении с последним проявлением гнева природы на острове Рамешварам и в его окрестностях».

Вот далеко не полный перечень ущерба и разрушений, нанесенных декабрьским циклоном. Смыта железная дорога Памбан — Дханушкоди. Повреждена телеграфная и телефонная линии. Электросеть вышла из строя. Шоссе в районе Раманатапурам завалено упавшими деревьями. Автобусное сообщение прервано. Паровоз и четыре головных вагона экспресса Мадрас — Тривандрам опрокинулись на насыпи, подмытой водой. В Раманатапураме двухсотлетний баньян упал на храм Ханумана и разрушил его. Пострадала железнодорожная станция в Мандапаме. Сотни домов и хижин смыты ливнем и океанскими волнами. Десятки тысяч людей остались бездомными. Тысячи нашли свое последнее пристанище под развалинами падающих домов и на морском дне. Убытки, причиненные циклоном, исчислялись многими миллионами рупий.

Рыбаки уходят в море

— Сиёрс, сиёрс! — несется откуда-то из темноты, где шумит океанский прибой. И снова:

— Сиёрс, сиёрс…

Странное, незнакомое слово. Я сворачиваю с асфальтированной ленты набережной на песок и иду на это слово.

— Сиёрс, сиёрс! — раздается совсем рядом.

Останавливаюсь. Постепенно глаза привыкают к темноте, и я вижу две фигуры в набедренных повязках. Одна принадлежит пожилому мужчине, другая — почти мальчику.