Годы — не птица

— А небо какое, смотрите! — весело сказала она. — В городе серое, тусклое, а здесь синее, глубокое, как опрокинутое море… Правда?

И хотя он никогда не был у моря, а видел его только в кино, но небо и в самом деле вдруг показалось ему морем.

— Да, как море, — согласился он, проникаясь ее настроением и радуясь этому.

— Посмотрите, посмотрите: белый лев! — воскликнула она через минуту, показывая глазами на застывшее в вышине седое облако.

И вглядевшись в него, Роман различил скоро и гривастую морду с ощеренной пастью, и поднятую как для удара когтистую лапу, и только другая половина облака, густая, громадная, похожа была на сугроб.

Слева направо, серебристо сверкнув, пронесся над облаком реактивный самолет и пропал, а белесая черта осталась висеть, плавно тая и мешаясь с голубым воздухом.

— Смотрите, а лев-то не лев уже, а снежная баба просто! — Она блеснула Роману веселыми глазами и опять посмотрела в окно.

Когда час за часом сидишь за рулем трактора и до ломоты шеи, до ряби в глазах следишь, косясь через плечо, как бегут за плугом маслянисто-черные борозды распаханной земли, то лучший отдых глазам — небо, и поэтому небо любил Роман больше всего, но никогда не замечал он в нем того, что увидела эта девушка, и он удивлялся ей и думал, что если б не уборочная, поехал бы с ней до самого Камнегорска.

Внезапно и небо, и поле как сдернуло: автобус вырвался в лес. И побежала навстречу, мельтеша белизной, густоствольная стена берез… Вдруг стена распахнулась и открыла на миг зеленую полянку, на которой топорщились сосновые кустики-малютки.

— Ой, какие смешные! — Она привскочила и по-девчоночьи захлопала в ладошки.

— А и вправду смешные. — усмехнулся он.

Но вот лес оборвался. Облако исчезло куда-то, с горизонта наплывала широкая мглистая полоса, и небо уже не походило на море.

Теперь они ехали молча, она — отвалившись на спинку кресла, чуть повернув голову к окну, поглядывая на Романа искоса с едва приметной, словно про себя, улыбкой, и он — в такой же позе, совсем близко, почти касаясь ее. Из окна веял ветерок, обдувая лицо, забирался за пазуху, и Роману было хорошо сидеть и смотреть, как небо меняет свой цвет, как рядом, по желтому полю, бежит и колышется длинная тень от машины… Взгляд его, иногда сбиваясь, мельком скользил по оживленному лицу девушки, нешироким круглым плечам ее, и коснувшись выреза платья, где замерла мягкая складка от грудей, отскакивал к окну.

Вдруг автобус качнуло, прохладная рука ее притронулась к его руке, он почувствовал, как пробежал по телу холодок, и вздрогнул, услышав по радио голос шофера:

— Козыревский тракт!

Роман медленно поднялся, а она вдруг пристально, снизу вверх, взглянула на него.

Автобус сбросил ход, притормозил и замер.

— Есть кто на выход, спрашиваю? — нетерпеливо прохрипело радио.

Теперь он опомнился окончательно и пошел к дверям, оглядываясь на нее. Она молчала, серьезная, даже строгая, и тоже смотрела на него. Уже с подножки он хотел крикнуть ей что-то доброе, веселое, но машину дернуло, и он, смешавшись, спрыгнул на дорогу.

Роман успел поймать ее взволнованный взгляд в проплывающем окне, потом за стеклами мелькнули чужие равнодушные лица, и резкое урчание мотора отдалось в нем с тоскливой силой. Несколько мгновений он стоял, растерянным взглядом провожая автобус, и вдруг метнул глазами по шоссе, ища попутную машину. Но бесконечно длинная лента шоссе была пустынна позади и только впереди, упруго рокоча мотором, уходил львовский экспресс.

«Врешь — не уйдешь», — злым шепотом выкрикнул Роман и, напрягшись, бросился вдогонку.

Меж ними было метров сорок тускло-серого, мелькающего жирными пятнами асфальта, через мгновение — не больше двадцати, потом — каких-нибудь пять-шесть прыжков, а в следующий миг, когда пронизанный ревом мотора ветер ударил в лицо Роману горячим запахом газа, резины, машинного масла, автобус, набравшись разгону, вдруг оторвался от Романа и начал уходить, унося с собой рев, горячие запахи и удлиняя пятнистый асфальт. Но, сообразив уже, что надо сделать, и выхватив из кармана плунжер, Роман с размаху пустил его в дрязняще качнувшийся впереди номер ЧА-50-01.

Он не услышал удара в капот, но видел, как дрогнул под тормозом львовский экспресс, как, тускло блеснув, отлетел на шоссе и тихонько катится к нему плунжер и подхватив его, подбежал к автобусу.

Шофер, кряжистый парень с худым угрюмым лицом, топтался вокруг машины, приседая и суетливо заглядывая под кузов.

— Ты, друг, извини, — сказал Роман, широко дыша и вытирая пот с лица. — Это я тебе по капоту ударил… Понимаешь, дело какое — в Камнегорск срочно надо.

— Где ударил? — двинул бровями парень.

— Да вот. — Роман провел пальцем по едва заметной вмятине возле буквы «Ч» и виновато улыбнулся.

— А, чтоб тебя… — проворчал шофер и тоже провел пальцем по вмятине.

— Ты уж извини… дело такое…

— Извини, извини, — беззлобно передразнил шофер. — Моли бога, что облицовку не содрал. — И с головы до ног вдруг оглядев Романа, сумрачно усмехнулся: — Ты, что ль, на повороте спрыгнул?

— Я… — сказал Роман, поднимаясь на носках и заглядывая в заднее окно.