Годы, тропы, ружье

Семен сворачивает направо, за ним на Пегашке тянется его брат. Иван на таратайке охватывает дудаков с левой стороны. Дудаков сейчас я не видел, но мне ясно – птицам не найти иного пути, как через головы охотников.

Лежать в овраге удобно. Не надо особенно и прятаться. Я вижу, как Борис, лежа на боку, осматривает ружье. Между нами теперь не больше восьмидесяти шагов. Дудакам не заметить нас из-за бугра, и я смело приподнимаю. голову и гляжу, что делает Василий Павлович. И как раз в этот момент раздаются крики загонщиков. Василий Павлович вскакивает и бежит в нашу сторону, вскидывая на ходу ружье. Слышен выстрел.

– Ага! Он, видимо, подправляет дудаков, сворачивая их на нас.

Я напряженно всматриваюсь вперед, перебрасывая взгляд направо и налево. Мгновение – и три дудака, сторожко вращая глазами по сторонам, тянут между мной и Борисом. Первого я пропускаю, он ближе к Борису, и, не видя, знаю, что он целит в него. Встаю навстречу второму, беру мушкой четверти на полторы впереди него – и ударяю. Дудак, выбрасывая из-под себя ноги, задерживается в воздухе. Не раздумывая, я бью в него же второй раз, и он, ослабив крылья, мотнув шеей, падает вниз. Слышу еще выстрел, слышу возбужденно-торжествующие крики сзади. Держу дудака в руках и вижу, что Борис, двигаясь вперед, следит за лётом обстрелянных им дудаков. Бегу за ним. В сотейнике от нас одна из птиц падает комом в ковыль. Скоро глаз радостно, успокоенно схватывает желто-пепельное пятно. Это дудак. Борис около него. Мы стоим рядом и возбужденно кричим, не слыша друг друга. Поминутно оглядываюсь на дудаков, как бы опасаясь, что, может быть, это во сне. Вокруг нас гвалт. Уже прискакали охотники и загонщики. Откуда-то, словно с неба свалившись, выросли два белесых подпаска. Я вынимаю папиросы и сую их в руки молодому парню, совершенно не думая о том, что его с нами раньше не было. Парень бросил на дороге воз с сеном и, махая руками и взвизгивая, прибежал к нам. Лица у всех горят, глаза возбуждены и сияют восторгом. Кто-то божится вовсю и уверяет, что третий дудак ранен и упал сотейника за три отсюда. Я пытаюсь закурить папиросу не с того конца и упорно сую зажженную спичку Борису, который уже дымит папиросой. Парень с кнутом поражен тем, что дудаки сбиты во время лета.

– Гляжу, летят. Ушли, думаю. А тут из-за пригорка – дым, бах-бах! Один так сразу, а другой через меня… через голову.

Никто не спорит с ним, хотя все отлично видели, что дудак не мог пройти у него через голову.

– Бок в крови. Крылом машет часто… Третий тоже… нога повисла. Не иначе – задело. Там на стержне у Александровской грани спустился.

Прыгаем в телеги и едем разыскивать последнего дудака. Скоро Семен указывает нам на него.

Дудак поднялся, шагнул раза два, припадая на ногу, обеспокоенно глянул на нас и опять опустился в межник, заросший редкой полынькой.

Тут уж беречься нечего. Раз дудак поднялся на глазах и снова залег, значит, рана его не пускает, тянет к земле. Опять объезжаем его с двух сторон, спешно ложимся в цепь, не выбирая прикрытия.

Я слежу, как Семен рысью подъезжает, соскакивает и идет к нему. В это время справа раздается неожиданный выстрел. Что такое? Дудак не летит. Семен уже рядом с ним. Вижу, как птица взмахивает крыльями и бьет ими по земле, ползет вперед и скрывается от меня в клубах дыма. Готов. Семен уже хватает его и что-то кричит нам, забыв о своей Пегашке. А лошадь сперва шагом, а потом рысью пошла по полю. Ее нагоняет Михаил. Но Пегашка схватывается и бежит сильнее. Таратайка прыгает по ухабам. Михаил бежит за ней. Видно, как из передка, рассаривая перья, валится в ковыль дудак.

Лошадь направляется в хутор. До хутора километра. два, не больше. Там лошадь остановят. Поэтому мы решаем сделать привал, сводить в хутор лошадей на пойло, а на закате поискать еще дудаков.

Я уже разнуздал Савраску. Спрашиваю, кто это выстрелил в первый раз. Оказывается, это Василий Павлович пальнул «в мышь». Так называется у нас нечаянный выстрел.

Не успел я взяться за супонь, как Борис, осматривавший в бинокль окрестности, с ироническим сожалением произнес:

– Дудаки.

Начинаем проверять его и действительно видим километрах в трех, на совершенно открытой степи, с десяток мирно пасущихся дудаков. Опять некогда отдыхать. Встречаем возвращающегося на Пегашке Михаила и снова в путь. Хохочем над прогулкой Михаила, который нещадно бранит кобылу, отирая пот с раскрасневшегося лица. Лошадь равнодушна к его ругани.

Солнце уже опускается на запад. Гаснет степь, тускнеет серебро ковыля; длиннее от телег, лошадей и людей тени.

Ложиться на этот раз приходится очень далеко от дудаков. Вокруг них ни одной сурчины, все обнажено. Находим небольшой межник и распластываемся по нему. Большинство птиц спокойно пасутся по зеленеющим стержням, только два вожака, подняв головы, следят за нами. Но скоро и они двинулись и пошли, выискивая по земле зеленые листочки.