Годы в Белом доме. Том 2

Одновременно с этим мы предприняли все усилия, чтобы прийти к пониманию с Индией. В своих беседах с послом Джха я повторял свою постоянную тему. Мы рассматривали индийские и американские долгосрочные интересы как совпадающие. Мы сделаем все от нас зависящее, чтобы превратить визит г-жи Ганди в поворотный пункт в наших отношениях. 25 августа, 11 сентября и 8 октября я подчеркивал, что Соединенные Штаты не настаивают на том, чтобы Восточная Бенгалия оставалась частью Пакистана. Напротив, мы приняли автономию как неизбежность, а независимость как возможность. Война бессмысленная; Бангладеш начнет свое существование к весне 1972 года, если будет дан шанс нынешним процессам. Мы меняем свои методы, но не цели. Если г-жа Ганди готова к основательному улучшению наших отношений, она увидит в нас доброжелательного партнера. Если она использует свой визит в качестве прикрытия для индийского военного удара, наши отношения не восстановятся в скором времени. Государственный департамент получил указание следовать аналогичной линии. 7 октября я сказал на встрече вашингтонской группы специальных действий, что, если Индия примет эволюционный процесс развития событий, она достигнет большинства своих целей с нашей помощью. «Если они станут сотрудничать с нами, мы смогли бы работать с ними по 90 процентам их проблем, вроде освобождения Муджиба или получения какой-то степени автономии для Бангладеш, и эти шаги в итоге привели бы к тому, что они получили бы все».

В отличие от наших внутренних критиков Джха отлично понимал, что мы не были настроены против Индии; он рассчитывал на это с тем, чтобы ограничить нашу реакцию на все то, что со всей очевидностью планирует сделать Индия. Индия продолжала использовать в своих интересах невыносимое бремя беженцев, число которых, по некоторым оценкам, составляло от 7 до 8 млн человек. И все же Индия не содействовала их возвращению после объявленной Яхья Ханом амнистии, не хотела сотрудничать в сдерживании этого потока или позволить размещение сотрудников ООН в лагерях с целью информирования беженцев об амнистии. Она не брала на себя ответственность за ту долю хаоса, которую вносили бенгальские партизаны. Хотя их набирали на индийской территории, готовили индийские офицеры, вооружали индийским оружием и поддерживали индийской артиллерией с индийской стороны границы, Индия утверждала, что они не находятся под ее контролем. Дели даже отказался обещать, что партизаны не будут вмешиваться в поставки по программе помощи беженцам. Угрозы войной становились все очевиднее. Джха сказал мне 8 октября, что Индия начнет действовать к концу года, если ее условия не будут приняты. Аналогичные заявления были сделаны американским дипломатам в Дели министром иностранных дел. Индия намеренно установила такой короткий окончательный срок, что он обязательно привел бы к развалу конституционной структуры Пакистана.

Советский Союз играл крайне поджигательскую роль. Заявляя постоянно о своей приверженности миру, он определял условия, которые ничем не отличались от условий, выдвигаемых Дели, и в силу этого являлся поддержкой для Индии, что гарантировало столкновение. Подтверждая постоянно о своей новоприобретенной преданности делу разрядки, он использовал начальные проявления улучшения отношений с нами не для того, чтобы не допустить взрыва, а отвести всяческие последствия от себя. Москва во всех отношениях действовала как пироманьяк, который хочет пожинать лавры за то, что вызвал пожарных из пожарного депо на пожар, который он сам и учинил.

Мое первое обсуждение индийско-пакистанского кризиса с Добрыниным состоялось 19 июля, вскоре после моей секретной поездки в Пекин. Добрынин, излучая умиротворение, спросил моего мнения. Я ответил, что мы ратуем за политическую эволюцию, потому что война не может быть локализована. Добрынин сказал, что таково и советское мнение. Москва поддерживала политические цели Индии, но активно отговаривала от военных авантюр. Мы встретились вновь 17 августа после подписания Советско-индийского договора о дружбе. Добрынин дал мне такое же толкование, что и Джха несколько ранее, настаивая на том, что договор находился в стадии подготовки в течение длительного времени. Не лучше чем Джха, он объяснял, почему заранее обдуманное намерение должно устранить нашу озабоченность. Он сказал, что договор не направлен против кого бы то ни было. (Это, как я отметил, обычный примирительный ход дипломатии, при помощи которого дипломаты дают формальные заверения тем, кого они хотели бы держать в напряжении. Это такой элегантный способ предположить, что имеются возможности совершить нечто похуже этого.) Я предупредил, что мы будем реагировать остро на военный вызов. Ответом Добрынина было сообщение о том, что Советский Союз настаивает на мирном решении.