Гоген в Полинезии

Случилось так, что всего через несколько недель, а именно 10 марта 1903 года, прибыли два инспектора; так было заведено, что из Парижа время от времени наезжали чиновники, чтобы проверить, как управляется колония. Гоген тотчас составил новую пространную жалобу, в которой опять критиковал Клавери и резко нападал на получателя его предыдущей жалобы, судью Орвиля[262]. «Из экономии, — писал он, — блюстителей правосудия присылают сюда только раз в полтора года. И когда прибывает судья, ему бы только поспеть рассмотреть все накопившиеся дела, хотя о туземцах и о самих делах он знает лишь то, что есть в материалах, подготовленных жандармом. Увидит татуированное лицо и говорит себе: «Это бандит и каннибал». Тем более что жандарм его заверил, что это так и есть. Или жандарм выдвигает против тридцати человек обвинение, основанное на простом доносе

, что они пели и танцевали и будто бы даже пили апельсиновое вино. Всех тридцать приговаривают к штрафу — сто франков с каждого (сто франков здесь равны пятистам в других странах), итого три тысячи франков плюс судебные издержки… Я должен также обратить ваше внимание на то, что 3 тысячи франков плюс издержки — это выше всего годового дохода целой долины, причем большая часть долины даже не принадлежит этим туземцам… Итак, прибывает судья, останавливается не в гостинице, а, по собственному почину, у жандарма, ест у него и общается только с ним — с человеком, который вручает ему материалы по всем делам со своими комментариями. Мол, такой-то и такой-то, а проще говоря, все как один — настоящие бандиты. И жандарм добавляет: «Вы понимаете, мсье судья, если не держать их в ежовых рукавицах, нас всех перебьют». Судья не сомневается в его словах».

Дальше Гоген вполне справедливо осуждал нелепейший порядок, когда непросвещенными жителями далекого полинезийского острова пытались управлять на основе французских

законов и постановлений. «На допросе обвиняемого опрашивают через переводчика, не знающего тонкостей языка, не говоря уже о всех юридических терминах, которые очень трудно перевести на туземный язык, разве что с помощью описательных оборотов. Например, туземца спрашивают, выпил ли он. Он отвечает «нет», и переводчик заявляет: «Он говорит, что никогда не пил». На что судья восклицает: «Но ведь его уже судили за пьянство!» Туземцы чувствуют себя очень связано при европейцах, которых привыкли считать куда более знающими и осведомленными. Язык пушек не забыт ими, и они приходят на суд, изрядно запуганные жандармом, предыдущими судьями и т. д. А потому предпочитают признать свою вину, даже если ни в чем не повинны, ибо знают, что отрицание повлечет за собой еще более строгую кару. Словом, метод террористический».

Перечислив ошибки и несправедливости, допущенные Кла-вери и Орвилем, Гоген под конец формулирует три вполне разумных и обоснованных требования:

1. Чтобы судьи впредь не останавливались у жандарма.

2. Чтобы судьи старались вести самостоятельное расследование и проверяли утверждения жандармов, опрашивая других лиц.

3. Чтобы штрафы были снижены и лучше отвечали доходам туземцев.

К сожалению, инспекторы спешили так же, как губернатор Пети год назад. В день приезда они потолковали с жандармом Клавери, на следующий день были почетными гостями католического епископа и уже в пять вечера отправились дальше. Принять Гогена и его жалобу им было просто некогда[263]. Зато они несомненно наслушались жалоб на его поведение. Судя по докладу, представленному в министерство колоний старшим инспектором Андре Салле, особенно недовольны были Клавери и епископ; это видно по следующей выдержке: «Маркизские туземцы постоянно предаются пьяным оргиям в глухих закоулках своих долин. Группы по сорок-пятьдесят человек наполняют самые большие вместилища в деревне апельсиновым вином, иногда тарой служат даже лодки. Затем и мужчины и женщины, совсем нагие, пьют без меры, дерутся и обнимаются. Жандармы знают, что лучше не появляться в разгар такого празднества. Художник Гоген, который живет в Атуоне и защищает все безобразия туземцев, считает эти дикие сцены всего-навсего развлечением, необходимым для благополучия туземцев. Между тем поселенец Гийту из долины Ханаиапа в письме на мое имя сообщил, что не смеет никуда ходить без револьвера.

Просто пытаться подавить эти безобразия мало толку, мы должны повлиять на детей, чтобы они осудили дикарское поведение родителей. Только школы, включая интернаты, могут выполнить эту двойную задачу. Администраторы, а также врачи и миссионеры, работавшие на Маркизах, быстро это поняли. И они собрали всех или почти всех детей архипелага в наличных школах. Туземцы смирились с тем, что надо отдавать своих детей на попечение монахинь ордена св. Иосифа де Клюни и монахов из христианского братства, и обязались раз в неделю снабжать их нужным количеством туземной пищи.