Гоген в Полинезии

островов, кто только держался в седле или мог сесть в лодку. В Атуоне всем заправлял,

естественно, официальный представитель республики, жандарм Шарпийе. Лучшие

исполнители, как положено, награждались денежными премиями. Чтобы распределить их,

требовался знающий и беспристрастный судья. Шарпийе решил, что лучше всего

подойдет Гоген; казалось бы, это означает, что они по-прежнему ладили между собой.

Однако другой вывод напрашивается, когда читаешь превосходный рассказ Дэвида Холла

о том, как проходил национальный праздник в Атуоне в 1901 году: «В день нашего

приезда начали прибывать жители соседних долин и ближайших островов; зрелище было

очень живописное. Сойдя с лодок на берег, они первым дело мылись и надевали свои

наряды. Потом с вождями во главе, под громкий барабанный бой, шли по деревенской

улице на площадь перед домом жандарма и докладывали о своем прибытии, после чего

расходились по друзьям. Наверно, это было не малым бременем для местного населения,

если учесть, что все жители семи-восьми долин собрались на праздник, происходивший на

просторной площади посреди Атуоны. Здесь была сооружена столовая для белых,

попросту длинный навес на столбах. Нас всех пригласили принять участие и повеселиться

за счет республики...

Празднества начались около одиннадцати часов, и меня познакомили с белыми

жителями архипелага, их было около двадцати, в том числе человек шесть жандармов.

Если исключить последних, об остальных скажу, что более жалких и опустившихся

бичкомберов я в жизни не видел. Впрочем, учитывая, что многие из них держат лавки на

глухих островках и живут без всякой сзязи с окружающим миром и им не с кем

поговорить, кроме туземцев, не удивительно, что они роняют себя и нередко начинают

пить. Большинство привезли с собой жен, одетых так, чтобы всех «убить наповал». Нам

подали превосходный обед, который мы запили дешевым красным вином, потом добавили

коньяк. После обеда, как и следует быть, когда собрано вместе много французов,

последовала бездна речей, и комплименты сыпались градом.

Дальше было самое главное. Танцевальные группы разных долин по очереди

подходили к столовой и выстраивались в четыре длинные параллельные колонны по

двадцать человек; две колонны женские, две - мужские. Группы танцевали под

руководством своего дирижера, одетого в добытую на каком-нибудь судне изношенную

флотскую форму. У кого не было формы, тот щеголял в имитирующем ее самодельном

костюме из крашеной бумажной ткани с желтым галуном.

Соперничающие группы, ожидая своей очереди, толпились кругом и весьма

откровенно делились впечатлениями. На мою долю выпала честь возглавить жюри,

призванное определить лучших танцоров. Мне почудилось, что Варни улыбнулся, когда я

дал свое согласие, и вскоре я понял причину: это было потруднее, чем судить футбольный

матч. Во-первых, туземцы со всех сторон осаждали меня, разъясняя замечательные

достоинства и тонкости исполнения своих групп; во-вторых, каждый из жандармов

подходил ко мне, чтобы сказать, что я поступлю в высшей мере несправедливо, если не

присужу первую премию «его» долине. Жандармы особенно горячились. Двое из них так

повздорили, что принялись колотить друг друга по голове; вмешался строгий сержант и

посадил их под арест.

... Танцы продолжались всю вторую половину дня; мы сидели и смотрели.

Большинство белых прилежно накачивались вином и коньяком, и когда вечером подали

обед, все были пьяны в стельку. После обеда во всем жюри не оказалось ни одного

достаточно трезвого человека, с кем бы я мог посоветоваться, как распределить премии.

Потом начался конкурс песни. Певцы каждой долины садились в круг по-турецки и

исполняли свои причудливые, довольно мрачные рари. В свете больших бамбуковых

факелов это было очень красивое, живописное зрелище.

Не меньше двух-трех тысяч человек собралось в Атуоне, постоянное население

которой не превышает пятисот. Нужно ли говорить, что, учитывая маркизские нравы,

позднее разыгрались не поддающиеся описанию сцены.

Придя домой около двух часов ночи, я застал свое жилище оккупированным пятью-

шестью мужчинами и девушками, которые собирались провести в нем ночь. Даже моя

постель была захвачена, на ней крепко спали двое. Уговорить кого-либо уйти было

невозможно. Не видя другого выхода, я послал за жандармом, и он их живо выдворил...

Забыл сказать, что католическая и протестантская миссии на острове дико

соперничают между собой, и это особенно проявилось во время праздника. Добиваясь

премии, каждая миссия выставила труппу танцоров из своей паствы. Единственный

способ, каким я мог угодить обеим сторонам (говорю «я», потому что члены жюри, не

говоря уже об их нетрезвости, относились друг к другу так подозрительно, что всецело

положились на меня, чужака), - присудить каждой труппе по первой премии. Но и то два

аскетических священника-иезуита смотрели на меня далеко не ласково»240.

Гоген попытался выйти из затруднительного положения, в которое попал то ли по

недомыслию, то ли по незнанию, точно таким же способом. Другими словами, он тоже

присудил в конкурсе песни две первые премии - одну католическому хору за красивое