Гогенцоллерны. Характеристика личностей и обзор политической деятельности

С другой стороны, Бисмарка ободряло и то, что его торговая политика с самого начала соответствовала требованиям партии прогрессистов, и деловой мир был в этом вполне согласен с прогрессистами. Немецкая буржуазия стояла тогда целиком на точке зрения введения свободной торговли и отвергала всякое вмешательство правительства в экономическую жизнь. Идейные руководители буржуазии, заседавшие в палате депутатов среди членов прогрессивной партии, связывали обыкновенно идею экономической свободы с идеей свободы политической; им казалось, что, отстаивая принципы чистого манчестерства, они тем самым осуществляют и те либеральные лозунги, под знаменем которых они боролись в 1848 г. (среди членов партии прогрессистов было довольно много деятелей 1848 г.). Несмотря на то, что экономическая наука нанесла к тому времени уже довольно чувствительные удары принципу невмешательства, прогрессисты находили несокрушимый, как им казалось, аргумент в пользу манчестерства в ссылке на огромные экономические успехи Англии, достигнутые ею при режиме полной свободы в экономической области.

Над деловой буржуазией либеральная идеология сама по себе, конечно, не могла иметь большой силы, но прусские индустриалы, работая по преимуществу на вывоз, находили для себя более выгодным открыть для своих товаров иностранные рынки низкими таможенными ставками, чем закрыть немецкий рынок протекционистским тарифом для иностранного ввоза. Верно ли они понимали свои интересы, защищая режим свободной торговли, — это является спорным до сих пор, но, во всяком случае, идеи манчестерства были тогда очень популярны в деловых кругах Пруссии, и Бисмарку это было известно. Еще за полтора месяца до его назначения на пост первого министра Пруссия подписала (2 августа 1862 г.) таможенный договор с Францией, удовлетворявший требованиям экономического либерализма и устанавливавший довольно низкие таможенные ставки, причем было объявлено, что таможенный союз будет возобновлен только с теми государствами, которые признают договор с Францией. Большинство крупных государств Германии, по большей части отсталых в промышленном отношении (Вюртемберг, Ганновер, Бавария, оба Гессена и Нассау), не были согласны идти в этом отношении за Пруссией, и только одна Саксония смело стала на ее сторону. Конечно, и Австрия всеми силами старалась воспрепятствовать возобновлению таможенного союза. Но Бисмарк не посмотрел на все эти препятствия и после своего назначения упорно продолжал проводить линию экономического либерализма в своей политике. Он сломил сопротивление настроенных в пользу высоких тарифов государств угрозой исключения их из таможенного союза, и они должны были уступить, потому что таможенное объединение с Пруссией — государством, которое держало в то время в своих руках морские пути и, кроме того, снабжало экономически отсталые германские территории продуктами своей промышленности, — было для них необходимо, затрагивало их жизненные интересы. Австрия, конечно, осталась по-прежнему изолированной. Бисмарк охотно шел навстречу политике экономического либерализма потому, что в то время теория экономического либерализма, господствовавшая среди буржуазии, совпадала с интересами прусских аграриев: Германия в то время еще не была ввозным рынком для русского, американского и аргентинского хлеба, как позднее, и прусские юнкера, не подвергаясь конкуренции иноземного хлебного ввоза, сами вывозили из своих имений хлеб. Поэтому система низких таможенных ставок была для них только выгодна: она предупреждала излишнее скопление хлеба внутри германских государств, не вызывая в то же время прилива в них иноземного хлеба.

Если принять во внимание этот здравый смысл Бисмарка, который заставлял его прислушиваться к мнениям влиятельных общественных кругов, то надо внести некоторые коррективы в пресловутое мнение о его преклонении перед политикой «крови и железа». Решительность внешней политики, которая привела его уже в первые годы правления к вооруженному столкновению с Данией и Австрией, была отчасти попыткой победоносными войнами примирить с собою общественное мнение страны. Он глубоко чувствовал неудобства управления вопреки конституции, без общественной поддержки и, несмотря на все свои гневные выпады против палаты, в течение всей эпохи конфликта искал какого-нибудь компромисса, на почве которого можно было бы заключить мир с палатой… Еще менее решительно был настроен сам король. Сам Бисмарк не верил в твердость короля и в январе 1864 г. писал Роону, что король «в конце концов решил уступить демократии. Если не случится чуда, наша партия проиграна, и на нашу долю останутся лишь оскорбления современников и потомства».