Гогенцоллерны. Характеристика личностей и обзор политической деятельности

Симпатизируя аграриям, Гогенлоэ, однако, отнюдь не отворачивался и от торгово-промышленных кругов. В этом отношении канцлер, более чем в каких-либо других, являлся послушным выразителем мнений самого императора. Как мы уже указывали, император, несмотря на все свои романтические увлечения, унаследовал от. деда преклонение пред всем тем, что носило на себе отпечаток действительной силы. А германской индустрии и коммерции конца XIX в. можно было отказать в чем угодно, но только не в силе и влиянии. На них опирались, главным образом, государственные финансы: без содействия промышленности нельзя было как следует вооружить армию, нельзя было создать сильный флот. Все это понимал Вильгельм, и поэтому, хотя его личные симпатии принадлежали далекой старине патриархальных отношении, он не скупился и на знаки монаршего благоволения крупнейшим дельцам промышленности, и на реальную помощь им. Через пять лет после вступления на престол для Вильгельма стало ясно, что нельзя одновременно искать дружбы и у рабочих, и у промышленников; интересы тех и других были несовместимы, и император не особенно долго колебался в своем выборе. Идиллическую мечту о патриархальной власти государя, великодушно охраняющего слабых от эксплуатации сильных, довольно быстро вытеснила забота об обеспечении солидных доходов коммерческим и индустриальным дельцам, и эру социальной политики сменила «эра Штумма и Круппа». Без симпатий рабочего класса император мог вполне обойтись, хотя это и приносило некоторый ущерб его патриархально-романтической идеологии, но без промышленной энергии и капиталов Круппа, Штумма и К° интересы армии, флота и государственной казны не могли быть удовлетворены. И свою идеологию император без колебаний принес в жертву реальным интересам государственности, — конечно, понимаемой Вильгельмом в специфическом «гогенцоллерновском» смысле.

Поворот спиной к рабочим особенно ярко выразился в знаменитом «каторжном законопроекте» (Zuchthausvorlage). В середине 90-х годов, в Германии довольно часто происходили стачки рабочих, имевшие чисто экономический характер и направленные, главным образом, на увлечение заработной платы и улучшение условий работы. Особенно значительные размеры приняла стачка портовых рабочих зимой 1896–1897 гг. Требования, которые ставили рабочие, были довольно скромны и в общем недалеко уходили от того, что сам император признавал несколько лет назад вполне справедливым. Но теперь это стачечное движение вызвало величайшее раздражение со стороны Вильгельма. Особенно раздражали его попытки насильственных воздействий против штрейкбрехеров. С «терроризмом», который применяли забастовщики по отношению к их товарищам, «желающим работать», по мнению императора, надобно было бороться самым решительным образом. В июне 1897 г., осматривая рабочую колонию пастора фон Бодельшвинга, он определил задачи правительства по отношению к рабочим, как «защиту национальной работы всех продуктивных сословий, укрепление здорового среднего класса, решительную борьбу против мятежа (Umst"urz) и суровое наказание тому, кто осмелится помешать работать людям, желающим работать». А год с небольшим спустя на одном банкете в Эйнгаузе (Вестфалия) император решительно заявил, что его правительство готовит новый закон о наказании каторжной тюрьмой всякого, «кто попытается мешать немецкому рабочему, желающему выполнить свою работу, или будет подстрекать его к забастовке». Заявление императора было очень решительным и вызвало величайшее возбуждение в обществе; оно ясно показывало, что император, в угоду Штумму и Круппу, взял по отношению к рабочим новый курс, совершенно отличающийся от его прежних социально-политических заявлений. Гогенлоэ, как послушный исполнитель, взялся подготовить соответственный новому курсу законопроект. Самой существенной чертой этого законопроекта было усиление наказаний за подстрекательство к забастовке «через телесное принуждение, угрозы, оскорбление чести или лишение честного имени», причем в случае, если забастовка угрожала бы «безопасности империи или какого-либо союзного государства или представляла бы опасность человеческой жизни и собственности», наказание усиливалось до каторжной тюрьмы.