Гоголь

Летом 1841 г. Гоголь писал П. из Рима: «Вы, верно, не можете понять причины, почему до сих пор я не писал к вам и почему по обещанию не прислал портрета… Но портрета я не присылаю вам и теперь и вот почему. 1-е, на почте встретились такие затруднения при отправке его, что у меня не стало терпения, не потому не стало терпения, чтобы я был ленив или занят, но потому, что меня сильно охладили следующие за сим причины. 2-я: два известные вам господина поднялись на такие штуки, каких, верно, вы не придумали бы вовек, именно испортить портрет, и сделали его похожим на сестру ее, что изумило совершенно всех, и сам оригинал (итальянская любовница П. — Б. С.) не может постигнуть причины, почему теперь решительно не похож портрет, тогда как прежде был похож… Наконец, 3-я причина, может быть, самая неприятная для вас, но дело прошлое, стало быть, можно сказать прямо: оригинал и сотой доли не стоит сердечных чувств ваших. И тени в нем и нет, и не было того, что заключается сильно в груди италианской любовницы. При вас, при моих глазах даже, произошли такие сцены, которые если бы я вам сообщил вполовину, то уже доставил бы вам несколько горьких минут, омрачивших бы, может быть, ваше последнее пребывание в Риме… Но Бог с ним! Гоните прочь с души всё мутное! На ясный, на свежий воздух! На труд! Сильнее и крепче воздвигайте упор в душе своей всему, что низменно и чем соблазняется свет. Помните вечно, какой земли гражданин вы и что никому не предстоит столько трудов и работ, как гражданину сей земли, и что есть таинственная рука, которая поведет вас на прекрасное и высокое…»

5 октября н. ст. 1846 г. в письме Н. М. Языкову из Франкфурта Гоголь просил передать П., что он не сможет дать статей в его «Москвитянин», поскольку журнал «мертвый»: «А Панову скажи так, что я весьма понял всякие ко мне заезды по части статьи отдаленными и деликатными дорогами, но не хочет ли он понюхать некоторого словца под именем: нет? Это словцо имеет запах не совсем дурной, его нужно только получше разнюхать».

ПАЩЕНКО Иван Григорьевич (около 1809–1848),

товарищ Гоголя по нежинской гимназии, чиновник министерства юстиции. Вскоре после его смерти, 4 мая 1848 г., Гоголь писал А. С. Данилевскому о П.: «Это была добрейшая душа. Он был умен и имел способность замечать. И ты, и я лишились в нем товарища закадычного». Также жена Данилевского отзывалась о П. как о «давнишнем и постоянном обожателе Гоголя».

П. вспоминал, как Гоголь в гимназии симулировал сумасшествие (по свидетельству Н. В. Кукольника, это было сделано для того, чтобы избежать телесного наказания): «…Страсть к сочинениям у Гоголя усиливалась все более и более, а писать не было времени… Что же сделал Гоголь? Взбесился! Вдруг сделалась страшная тревога во всех отделениях — „Гоголь взбесился!“ сбежались мы и видим, что лицо у Гоголя страшно исказилось, глаза сверкают диким блеском, волосы натопорщились, скрегочет зубами, пена изо рта, падает, бросается на мебель — взбесился! Прибежал и флегматический директор Орлай, осторожно подходит к Гоголю и дотрагивается до плеча. Гоголь схватывает стул, взмахнул им — Орлай уходит (возможно, этот эпизод трансформировался в „Ревизоре“ в историю учителя, который, увлекшись рассказом об Александре Македонском, хватил стулом об пол. — Б. С.)… Оставалось одно средство: позвать четырех служащих при больнице инвалидов, приказали им взять Гоголя и отвести в особое отделение больницы, в которой пробыл он два месяца, отлично разыгрывая там роль бешеного».

П. любил петь, но не имел ни слуха, ни голоса. 25 января н. ст. 1837 г. Гоголь из Парижа писал Н. Я. Прокоповичу: «Не приведи Бог принести сюда Пащенка. Беда была бы нашим ушам. Он бы напевал, я думаю, ежедневно и ежеминутно».

ПЕРОВСКИЙ Василий Алексеевич (1795–1875),

граф, генерал от кавалерии, с 1846 г. — член Государственного Совета, в 1833–1842 гг. — оренбургский, а в 1851–1857 гг. — оренбургский и самарский генерал-губернатор. С Гоголем П. познакомился в Петербурге через А. О. Смирнову, в 1840 г. встречался с ним в Риме. Во многом благодаря хлопотам П. «Мертвые души» были разрешены цензурой.