Читаем Гоголь и географическое воображение романтизма полностью

В описании степей свое место находит и философско-эстетическое осмысление природы в категориях Шеллинга:

Степи, подобно океану, погружают ум в чувство бесконечного. Но воззрение на море услаждается беспрерывным движением пенистых волн, между тем как степь, в неизмеримом ее пространстве, подобно камню обнаженному, оболочке разрушенной планеты, являет только безмолвие и смерть[220].

Завершает статью созвучная Гердеру мысль о вечных законах природы, которые можно познать, наблюдая мирную жизнь растений или светил небесных, «кои, покорствуя неизменяемым законам стройности, протекают вечное свое поприще»[221]

.

В создаваемом Гумбольдтом типе географического дискурса весь комплекс знаний, относящийся к степям, основан на опыте очевидца – путешественника (иногда мореплавателя), знание которого восходит к непосредственным ощущениям, эмоциям, размышлениям и их анализу. Географический субъект является наиболее достоверным источником информации – он видел, ощущал, испытал и свидетельствует:

Сии висящие жилища отчасти покрываются глиною. На сей влажной постилке женщины разводят огонь, нужный для хозяйства, и путешественник, плывущий ночью по реке, усматривает длинные ряды огней на воздухе, совершенно отделенные от земли[222].

Взгляд путешественника продуцирует «картины», которые впоследствии получают географическое объяснение:

В глазах наблюдателя, занимательность сей картины состоит единственно в том, что заимствовано оною от самой природы. В степях Американских мы не найдем ни оазисов, напоминающих о древних поселенцах, ни иссечений в камнях, ни плодоносных дерев, свидетельствующих о трудах поколений давно минувших. Сия часть мира, как будто чуждая судеб рода человеческого, являет зрелище независимого существования животных и растений[223].

Мотивы взаимодействия человека с природой и зависимости хозяйственной деятельности людей от природных условий пронизывают все повествование о степях. Например, в сравнении степей Европы и Америки Гумбольдт отмечает, что «употребление молока и сыра, равно как и возделывание нивных произрастаний, есть одна из отличительных черт, характеризующих oбитателей Старого света»[224]

Перейти на страницу:

Похожие книги

Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3
Россия между революцией и контрреволюцией. Холодный восточный ветер 3

Эта книга — взгляд на Россию сквозь призму того, что происходит в мире, и, в то же время — русский взгляд на мир. «Холодный восточный ветер» — это символ здоровой силы, необходимой для уничтожения грязи и гнили, скопившейся в России и в мире за последние десятилетия. Нет никаких сомнений, что этот ветер может придти только с Востока — больше ему взяться неоткуда.Тем более, что исторический пример такого очищающего урагана у нас уже есть: работа выходит в год столетия Великой Октябрьской социалистической революции, которая изменила мир начала XX века до неузнаваемости и разделила его на два лагеря, вступивших в непримиримую борьбу. Гражданская война и интервенция западных стран, непрерывные конфликты по границам, нападение гитлеровской Германии, Холодная война сопровождали всю историю СССР…После контрреволюции 1991–1993 гг. Россия, казалось бы, «вернулась в число цивилизованных стран». Но впечатление это было обманчиво: стоило нам заявить о своем суверенитете, как Запад обратился к привычным методам давления на Русский мир, которые уже опробовал в XX веке: экономическая блокада, политическая изоляция, шельмование в СМИ, конфликты по границам нашей страны. Мир вновь оказался на грани большой войны.Сталину перед Второй мировой войной удалось переиграть западных «партнеров», пробить международную изоляцию, в которую нас активно загоняли англосаксы в 1938–1939 гг. Удастся ли это нам? Сможем ли мы найти выход из нашего кризиса в «прекрасный новый мир»? Этот мир явно не будет похож ни на мир, изображенный И.А. Ефремовым в «Туманности Андромеды», ни на мир «Полдня XXII века» ранних Стругацких. Кроме того, за него придется побороться, воспитывая в себе вкус борьбы и оседлав холодный восточный ветер.

Андрей Ильич Фурсов

Публицистика / Учебная и научная литература / Образование и наука