Гоголь и географическое воображение романтизма

Непричастность

статьи «Несколько мыслей о преподавании детям географии» к «Арабескам» и ее «независимая» ценность от них важны и для выяснения корпуса источников географических идей Гоголя. В источниковедческих комментариях к «Мыслям о географии» в «Арабесках» существуют различия, которые можно объяснить разными подходами исследователей. Одни рассматривают статью как в основном педагогическую (С. Н. Киселев, И. А. Виноградов, В. Д. Денисов), другие – как географическую, отражающую общую геоисторическую концепцию писателя (Ю. В. Манн, С. Фуссо, Л. В. Дерюгина). Однако невероятное количество установленных и гипотетических источников заставляет задуматься о том, не рассуждаем ли мы о каком-то фантастическом и, в сущности, невозможном для выполнения замысле Гоголя. Как может быть, что в процессе подготовки статьи для «Литературной газеты» писатель за короткое время (месяц или два) овладел огромным философско-теоретическим материалом на разных языках, смог составить для себя представление о географии, которое предвосхитило географию ХХ – ХXI вв., и написал статью, которая должна быть признана первым на русском языке концептуальным изложением географических идей эпохи романтизма?

Разобраться в отмеченном парадоксальном несоответствии между тем, какое ограниченное время Гоголь мог посвятить изучению указываемых источников, и тем, в каком солидном объеме новая география была представлена в его статье, – одна из задач предлагаемого здесь исследования. В этом случае можно говорить об интеллектуальной интуиции Гоголя, о которой писал и Семенов-Тян-Шанский, однако она проявилась именно как интеллектуальная – в феноменальном гоголевском чувстве гравитации разрозненных идей, собранных из разных источников и синтезированных до цельной концепции. Чтобы оценить интуицию писателя, следует соотнести выступление Гоголя по вопросам преподавания географии с контекстом географического дискурса в эпоху романтизма – как с местным российским, так и с немецким, в рамках которого вырабатывалась новая парадигма науки. Именно на таком фоне можно понять энтузиазм молодого писателя при открытии для себя совершенно нового горизонта для мышления о мире и ощутить его мощную синтезирующую мысль, по осколкам воссоздающую теорию науки.

Поэтому в первой части книги предпринимается медленное чтение статьи Гоголя «Несколько мыслей о преподавании детям географии» и реконструкция ее контекста. Поскольку текст этой первой редакции статьи мало известен и малодоступен читателю, в нашем исследовании он воспроизводится полностью по публикации в «Литературной газете», с нумерацией параграфов, введенной нами для удобства отсылок, и с короткими комментариями, в которых отмечены основные географические идеи Гоголя и указаны их возможные источники. Три главы первой части представляют статью в разных интертекстуальных срезах: в ее отношении к немецкой географии, на фоне российского географического дискурса того времени и в контексте гоголевских «Арабесок». Первая глава посвящена парадигме новой немецкой географии, в формировании которой участвовали не только географические сочинения, но и тексты романтической литературы, философии и эстетики. В начертании этого фона для статьи Гоголя упор сделан на философских и эстетических сторонах новой географии, которые могли привлекать романтически настроенного Гоголя, а также на ее конкретном влиянии на литературу или созвучии с нею. В анализе материала предпочтения отдавались текстам на русском языке, которые с наибольшей вероятностью могли быть доступны писателю.

Вторая глава представляет фрагментарный российский дискурс географии, соответствовавший определенным аспектам немецкой романтической географии, а также характеризует тот формат географии, который был описан в статье Гоголя. Здесь восстанавливается карта тех очагов новой географической мысли, которые были доступны Гоголю и могли служить посредниками в его увлечении географией. Такими очагами оказались два значительных литературных журнала того времени – издаваемый Полевым «Московский телеграф» и «Московский вестник» Погодина. К ним следует отнести и возможное общение Гоголя с В. А. Жуковским, который участвовал в устроении педагогической карьеры Гоголя и именно ко времени их знакомства был учителем в царской семье и увлекался вопросами преподавания географии, ставшими, собственно, предметом гоголевской статьи. В этой главе определяется корпус географических (и не только) источников, который был выявлен в соответствии с парадигмой новой географии, описанной в исследовании Танга «Географическое воображение современности…», и ограничен его концепцией. Такой подход позволил не рассматривать в качестве источников Гоголя современные ему учебники географии, которые к новой парадигме науки имели самое малое отношение (конспект из учебника Арсеньева привлекается в качестве отрицательного примера), и не входить в подробности школьного преподавания географии[89].