Гоголь: Творческий путь

На протяжении 20-х годов неоднократно раздавались призывы о необходимости обращения к народным сказкам и песням, к творчеству народа, сохранившему с особенной полнотой черты национальной самобытности. Эти призывы были программными для романтизма, который в русской литературе в конце 20-х — начале 30-х гг. имел уже свои традиции. Революционная устремленность романтизма писателей-декабристов, южные поэмы Пушкина, эмоционально-патетическая проза А. Бестужева-Марлинского, романтические повести Н. Полевого знаменовали яркую струю в литературе, проникнуты были вольнолюбивыми настроениями, протестом против самодержавно-крепостнического режима. В противовес защитникам феодальных пережитков декабристы выдвинули требование национальной самобытности русской литературы, видя ее в выражении свободолюбивых начал, хранящихся в народе. В. Кюхельбекер в статье «О направлении нашей поэзии, особенно лирической, в последнее десятилетие» (1824) писал: «… нравы отечественные, летописи, песни и сказания народные — лучшие, чистейшие, вернейшие источники для нашей словесности».[67]

На значение народного творчества, и прежде всего песен как плодотворного источника для писателей, указывал М. Максимович в предисловии к первому изданию «Малороссийских песен» (1827), хорошо знакомому Гоголю: «Наступило, кажется, то время, когда познают истинную цену народности

; начинает сбываться желание — да создастся поэзия истинно Русская!» М. Максимович подчеркивает обращение лучших русских поэтов к народному творчеству, видя особенно полное выражение народного начала в песнях, в которых «звучит душа, движимая чувством, — где отсвечивается фантазия народная».[68]

В своих заметках 1826 года Пушкин, откликаясь на споры о народности, указывает, что «Климат, образ правления, вера дают каждому народу особенную физиономию, которая более или менее отражается в зеркале поэзии. — Есть образ мыслей и чувствований, есть тьма обычаев, поверий и привычек, принадлежащих исключительно какому-нибудь народу».[69]

Этой «печатью народности» и отмечены были «Вечера» Гоголя. Говоря о них, Белинский в 1835 году писал: «Повести г. Гоголя народны в высочайшей степени; но я не хочу слишком распространяться о их народности, ибо народность есть не достоинство, а необходимое условие истинно художественного произведения, если под народностию должно разуметь верность изображения нравов, обычаев и характера того или другого народа, той или другой страны».[70]

«Вечера на хуторе» являлись художественным выражением демократической народности, знаменовали появление ее нового понимания. Заслуга Гоголя была в том, что он не пошел ни путем «бурлескного» изображения крестьянской жизни, ни путем ее сентиментальной идеализации, отличавших литературу конца XVIII — начала XIX века. Крестьянин в «ирои-комических» поэмах В. Майкова, Осипова, Котельницкого, комедиях Сумарокова, Княжнина и др. обычно изображался в нелепых, комических положениях; натуралистически подчеркивались отрицательные черты крестьянского быта. Даже в романах В. Нарежного, несмотря на его демократические устремления, крестьянин рисовался грубым и неразвитым. Наоборот, у кн. П. Шаликова, Вл. Измайлова и прочих «чувствительных» «путешественников» жизнь украинской деревни изображалась условно-идиллическими красками, которыми полностью заслонялась подлинная правда о положении народа. В своем «Путешествии в Малороссию» (1803) Шаликов изображал каких-то аркадских пастушков, «любезных» поселян по рецепту Карамзина: «… Сельские Дицы ударили в смычки свои, — там раздались нежные свирели — здесь громкие песни; молодые крестьянки и крестьяне составляли резвые пляски; пожилые сели за столы, на которых из больших сосудов благоухал нектар и амброзия их — горелка и свежий хлеб». В книжке гимназического учителя Гоголя И. Кулжинского «Малороссийская деревня» (1827) украинская деревня также показана, несмотря на наличие некоторых этнографических деталей, в тех же сентиментально-идиллических тонах: «Много есть деревень на свете, но под кротким небом Малороссии всякая деревня есть сокращенный эдем — где иногда недостает только добродетели и чувствительности сердца, чтобы людям быть совершенно блаженными…» Эта фальшивая и тенденциозная идиллия должна была убедить читателя в «прелестях» крепостного права и «благополучии» крестьянина. Гоголь еще на школьной скамье вместе со своими товарищами высмеивал эту книгу, называя ее «уродом».