Гоголь: Творческий путь

Пейзаж подчеркивает единство человека и природы, гармоническую цельность жизни народа. Прекрасное в природе оттеняет красоту в человеческой жизни, а ее грозные и стихийные проявления — трагические события в судьбе людей. Прозрачный лунный пейзаж в «Майской ночи» выражает лирический подтекст повести, тему трогательной и нежной любви Ганны и Левко. Иной характер приобретает описание Днепра в «Страшной мести», окрашивая весь рассказ тем суровым пафосом, той романтикой героических страстей, которая определяет содержание повести.

Нередко критика упрекала писателя за фантастичность его пейзажей, за их условно-романтический характер, якобы ничего общего не имеющий с действительностью. «Сама природа у Гоголя, — писал В. Брюсов, — дивно преображается, и его родная Украина становится какой-то неведомой, роскошной страной, где все превосходит обычные размеры».[92] Однако поэтическая расцвеченность, гиперболизация не делают Украину «какой-то неведомой страной». Пейзаж у Гоголя расцвечен яркими красками, потому что передает великолепие украинской природы, служит фоном для изображения многогранной жизни народа. Поэтическая гипербола лишь усиливает, делает особенно наглядной красоту природы, но не становится самоцелью. В «Сорочинской ярмарке» преобладает радостное приятие жизни, беззаботная веселость, яркая многоцветность красок, задорный и лукавый юмор. Солнечный, знойный, охватывающий сладостным томлением пейзаж летнего дня предваряет изображение картин народной жизни, рассказ о простой и радостной любви Грицка и Параски. Уже образ голубого неизмеримого океана, сладострастным куполом нагнувшегося над землей, картина летнего дня, полного «сладострастия и неги», которой начинается повесть, передает эту атмосферу влюбленности, молодости, красоты.

Но в жизнерадостный, веселый мир «Вечеров» вторгается трагическое начало. Даже такая радостная, сверкающая яркими жизненными красками повесть, как «Сорочинская ярмарка» с забавными похождениями ее героев, кончается грустным, пессимистическим аккордом. Картина шумного, беззаботного веселья, неуемного свадебного разгула и пляски, которой завершается повесть, внезапно обрывается печальной нотой: «Гром, хохот, песни слышались тише и тише. Смычок умирал, слабея и теряя неясные звуки в пустоте воздуха. Еще слышалось где-то топанье, что-то похожее на ропот отдаленного моря, и скоро все стало пусто и глухо.

Не так ли и радость, прекрасная и непостоянная гостья, улетает от нас, и напрасно одинокий звук думает выразить веселье? В собственном эхе слышит уже он грусть и пустыню и дико внемлет ему. Не так ли резвые други бурной и вольной юности, поодиночке, один за другим, теряются по свету и оставляют, наконец, одного старинного брата их? Скучно оставленному! И тяжело и грустно становится сердцу, и нечем помочь ему».

В этом грустном лирическом монологе об одиночестве, о зыбкости и кратковременности счастья выступает уже не словоохотливый, веселый рассказчик-хуторянин, а сам автор, носитель иного осознания действительности, гораздо более глубокого и противоречивого. В этом лирическом отступлении он напоминает читателю о том, что та радость и веселье, которые завершают свадебную пляску, недолговечны, кратковременны, что жизнь, повседневная судьба его героев вовсе не радостны и за краткими мгновеньями веселья и счастья следуют тяжелые и печальные будни.

6

Злое, враждебное человеку начало в «Вечерах» принимает нередко мистифицированно-фантастические формы. Изменник-колдун, отщепенец и предатель своего народа, Басаврюк, толкающий на преступление Петра в «Вечере накануне Ивана Купала», ведьма — все это образы, созданные народным представлением о враждебных человеку, злых силах.[93] Но во всех этих случаях при всей фантастичности манеры изображения этих демонических, преступных начал Гоголь показывает как основную причину зла — отпадение от народа, от коллектива. Нарушая нравственные законы народной жизни, вступив на путь индивидуалистического обособления, удовлетворения своих эгоистических личных интересов, человек теряет связь с коллективом, становится носителем злого, демонического начала. Если «нечистая сила» обычно рисуется писателем насмешливо-пародийными чертами, то отщепенцы-преступники окружаются атмосферой таинственности, мистического ужаса. В таких повестях, как «Страшная месть» и «Вечер накануне Ивана Купала», зловещий мистический колорит с особенной резкостью подчеркивает губительную власть враждебных народу сил. В идейно-художественной структуре «Вечеров на хуторе близ Диканьки» это противопоставление ясного, оптимистического, жизнеутверждающего начала — трагическому, демоническому и определяет внутренний конфликт книги.