Гоголь: Творческий путь

Обращаясь к историческим источникам — к таким, как «История Малой России» Д. Бантыш-Каменского (1822), «Описание Украины» Боплана (1832), а для второй редакции «Тараса Бульбы» — к «Истории казаков запорожских» кн. Мышецкого (1836) и другим, Гоголь извлекает из них ряд фактических подробностей и отдельных штрихов тогдашнего быта и нравов, исторических сведений, позволивших ему придать своему повествованию более точный исторический характер и колорит. Но ни летописи, написанные в большинстве случаев представителями казацкой старшины (Величко, Гребенка), ни исследования Бантыш-Каменского и кн. Мышецкого, тенденциозно, в монархически-охранительном духе излагавшие события украинской истории, не могли помочь Гоголю в его понимании и оценке прошлого Украины. Эту оценку прошлого, глубокое понимание народного характера борьбы казачества за свою независимость Гоголь почерпнул из других источников — прежде всего из исторических народных песен, украинских «дум».

Лишь «История Русов», приписывавшаяся Г. Конискому, которая была известна Гоголю в рукописном списке, выдвигала на первое место борьбу украинского народа с польским шляхетством во имя объединения с русским государством, и этим оказалась близка писателю. «История Русов» важна была для Гоголя и потому, что по оценке событий, по характеру описаний она близка народным думам. В одном из своих писем, отрицательно отозвавшись о летописях, составленных казацкими старшинами, Гоголь выделил «Историю Русов» Кониского как сочинение «с резкою физиономиею, с характером», отметив, что Кониский «выхватил» из прошлого «горсть преданий». Хотя в то же время Гоголь как историк видит и в «Истории Русов» недостаток достоверности, замечая: «Я не во всем верю Конискому».

«Историю Русов» высоко ценил Пушкин, предполагавший ее издать. В статье 1836 года о сочинениях Кониского Пушкин писал об «Истории Русов», что «в ней он сочетал поэтическую свежесть летописи с критикой, необходимой в истории». Пушкин отмечал патриотический характер «Истории Русов», говорил об «удивительной точности» в описаниях исторических и бытовых картин, о «красноречивости» ее повествования: «Множество мест в Истории Малороссии, — писал он, — суть картины, начертанные кистию великого живописца».[138]

В «Истории Русов» приведены многочисленные яркие драматические примеры героической борьбы казаков и всего украинского народа с польской шляхтой и вероломства и жестокости польских магнатов. «История Русов» разоблачает и роль католического и униатского духовенства в этой захватнической политике: «Духовенство римское, разъезжавшее с триумфом по Малой России для надсмотра и понуждения к униатству, вожено было от церкви до церкви людьми, запряженными в их длинные повозки по двенадцати и более человек в цуг».[139]

Польская шляхта и католическое духовенство для эксплуатации украинского народа и внесения национальной розни использовали и хищнические слои еврейской национальности, торговцев и арендаторов, которым, по свидетельству «Истории Русов», сдавали в аренду церкви. Поэтому гнев казачества обращался не только на польских панов, но и на католическое духовенство и евреев — арендаторов, торговцев, шинкарей. Многие эпизоды в «Тарасе Бульбе» восходят к «Истории Русов». Такова, например, сцена, когда уцелевшие от польских интервентов казаки прибывают в Сечь и рассказывают об издевательствах и насилиях польской шляхты: «… еще не то расскажу: и ксендзы ездят теперь по всей Украине в таратайках. Да не то беда, что в таратайках, а то беда, что запрягают уже не коней, а просто православных христиан…»

Однако в центре повести Гоголя не отдельные эпизоды, а народное движение в целом, борьба народных масс за свою национальную независимость.

Преданность родине, патриотическое чувство казаков в «Тарасе Бульбе» были связаны со всей их жизнью, с их привязанностью к родной земле, с их вольнолюбием, с сознанием своей национальной независимости, со всем укладом их жизни, с их ненавистью к гнету и порабощению. Закон «товарищества», «козацкой чести» — это закон верности родине и народу. О «первом, святом законе товарищества» — защищать собратьев своих и не покидать их в беде — говорит Тарас: «Что ж за козак тот, который кинул в беде товарища, кинул его, как собаку, пропасть на чужбине?» Это чувство коллектива, товарищества, ответственности перед массой, сознание «козацкой чести» сплачивает казаков, придает их борьбе за национальную независимость демократический характер. Казацкая вольница, казалось бы, не признает никакого порядка, никакой власти. В мирные дни Сечь предавалась бесшабашному разгулу, веселью, неистовому пьянству: «время отдавалось гульбе — признаку широкого размета душевной воли», — пишет Гоголь. «Вся Сечь представляла необыкновенное явление. Это было какое-то беспрерывное пиршество, бал, начавшийся шумно и потерявший конец свой».