Читаем Гоголь: Творческий путь полностью

Совершенно иной характер имеет сцена казни Остапа, в которой Остап показан народным богатырем, обрисован средствами народно-песенной поэтики: «Остап выносил терзания и пытки, как исполин… И повел он очами вокруг себя… И упал он силою…» Здесь как эпические повторы, так и весь народно-песенный строй образов («последние смертные муки», «супруги… биющей себя в белые груди») оттеняют этот эпический характер героического подвига Остапа. Сцена казни Остапа становится утверждением беспримерного героизма, мужества и преданности родине.

С величайшим художественным мастерством показывает Гоголь в этой потрясающей сцене контраст между героизмом и суровым мужеством Остапа, который выносит нечеловеческие муки во имя родины, и окружающей его толпой польского панства, с жестоким и холодным любопытством взирающей на пытки и казнь запорожцев: «На балконах, под балдахинами сидело аристократство. Хорошенькая ручка смеющейся, блистающей, как белый сахар, панны держалась за перила. Ясновельможные паны, довольно плотные, глядели с важным видом». Этой аристократической публике, жаждущей острых впечатлений, Гоголь противопоставляет народных героев – запорожцев, сохраняющих гордую уверенность в правоте своего дела, доблесть и мужество: «Они шли с открытыми головами, с длинными чубами; бороды у них были отпущены. Они шли не боязливо, не угрюмо, но с какою-то тихой горделивостию…»

Это слияние содержания и формы, выражение в самом стиле повести ее идейных и эмоциональных аспектов раскрывает основное противопоставление двух культур: «панской» – польской аристократии, и «мужицкой» – запорожского казачества.

8

Величественные события народной борьбы, пафос национально-освободительной героики определили как конкретно-историческое содержание эпопеи Гоголя, так и ее художественные особенности. «Тарас Бульба» – героическая эпопея, которая по своей художественной структуре во многом отлична от других повестей «Миргорода». Здесь автор уже не скрывается за фигурой комически-простодушного рассказчика. Повествование осуществляется иными художественными средствами, чем в тех повестях «Миргорода», в которых речь идет о мелкой и пустой жизни провинциальных существователей. В «Тарасе Бульбе» Гоголь создает эпическое повествование, пользуясь формами стиля, в основном восходящими к народному творчеству.

Внутренняя архитектоника повествования в «Тарасе Бульбе» неизмеримо сложнее, чем в других повестях «Миргорода». Эпический характер повести определил и изменение облика рассказчика. Автор в ней выступает то как историк-летописец, сообщая сведения об исторических событиях, то как народный сказитель, слагающий «думу»-былину о подвигах своих героев, то как писатель-романтик, в патетико-эмоциональном тоне повествуя о преступной любви Андрия к польской панне. Эта множественность аспектов определяет и разнообразие стилистических средств, переходы от народно-песенного стиля к патетико-романтическому.

В своих исторических характеристиках и описаниях Гоголь прибегает к тому стилю, который с блеском проявлялся в его исторических статьях. Это не сухой и тяжеловесный слог современных ему историков, а яркие, поэтические характеристики, впечатляющие своей образностью, проникнутые эмоциональным отношением автора. Рассказывая о происхождении и обычаях казачества, Гоголь выступает не как бесстрастный летописец, – с горячим сочувствием передает он вольную жизнь и талантливость народа, придавая сдержанному историческому повествованию поэтический и даже патетический характер. Внутренний пафос этого «летописного» рассказа необычайно оживляется чувством восхищения перед «вольным козаком». «Современные иноземцы, – сообщает Гоголь тоном беспристрастного летописца, – дивились тогда справедливо необыкновенным способностям его. Не было ремесла, которого бы не знал козак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую, пить и бражничать, как только может один русский, – все это было ему по плечу». Однако и в этом описании чувствуется восхищение автора разносторонней одаренностью и широтой характера запорожцев.

Тем самым подготавливается переход от скупого повествования автора-историка к художественно-поэтическому изображению картин народной жизни и самих героев повести в эпически-народном духе. Автор-историк сменяется здесь сказителем, близко стоящим к народной точке зрения, который повествует уже не книжным слогом, а языком народных песен и былин. Чем больше нарастает героический пафос событий, тем ближе становится самый стиль повествования к былинно-эпическому сказу, к языку народных песен-«дум» и былин. Автор здесь как бы сливается с народным мнением, говорит уже не как историк, а как очевидец, современник событий, слагая в честь своих героев своего рода лиро-эпическую песнь, подобно дружиннику-баяну, воспевшему поход Игоря.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище
Академик Императорской Академии Художеств Николай Васильевич Глоба и Строгановское училище

Настоящее издание посвящено малоизученной теме – истории Строгановского Императорского художественно-промышленного училища в период с 1896 по 1917 г. и его последнему директору – академику Н.В. Глобе, эмигрировавшему из советской России в 1925 г. В сборник вошли статьи отечественных и зарубежных исследователей, рассматривающие личность Н. Глобы в широком контексте художественной жизни предреволюционной и послереволюционной России, а также русской эмиграции. Большинство материалов, архивных документов и фактов представлено и проанализировано впервые.Для искусствоведов, художников, преподавателей и историков отечественной культуры, для широкого круга читателей.

Георгий Фёдорович Коваленко , Коллектив авторов , Мария Терентьевна Майстровская , Протоиерей Николай Чернокрак , Сергей Николаевич Федунов , Татьяна Леонидовна Астраханцева , Юрий Ростиславович Савельев

Биографии и Мемуары / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное