Гоголь в тексте

Время солнечного заката, когда появляется Венера (Геспер – звезда вечерняя), – это время, когда небо окрашено спокойным розовым светом. Именно этот свет ранние христиане связали с Иисусом Христом и назвали «светом вечерним» (φῶς ἑσπερινόν). В светиличном песнопении II века н э. «Свете тихий» этот свет именуется «вечерним» и «тихим»: «Свете Тихий святые славы, Безсмертного Отца небесного, святого блаженного, Иисуса Христа: пришедше на запад солнца, видевше свет вечерний, поем Отца, Сына и Святаго Духа, Бога». В древнегреческом языке слово «ιλαρός», переведенное на церковнославянский язык как «тихий», несло в себе одновременно смыслы «радости» и «мягкости», «тихости»[103]; соответственно и перевести его можно было по-разному. Например, при переводе этого песнопения на английский язык в большей степени проступило первое значение («gladsome»), в русском – второе: «тихий» свет заката – свет тихой милости (а значит, и радости, «свет утешный»), которую дарит человеку Иисус Христос.

От света «тихого» и «вечернего» – один шаг до парадоксального на первый взгляд «света невечернего», появляющегося в более поздней литургической традиции. В данном случае, все опять связано с проблемой перевода, поскольку в древнегреческом языке слово «ἑσπερινόν» означает одновременно и «вечер» и «закат». И если в «свете вечернем» главным было указание на свет и цвет закатного неба, то в «свете невечернем», образованным через отрицание – «ανέσπερός» главным стал смысл самого заката или захода солнца. Таким образом, словосочетание «свет невечерний», которым именуется Иисус Христос, означает «свет незаходимый», «незакатный», или свет, сияющий вечно. В предисловии к книге «Свет невечерний» о. Сергий Булгаков приводит те строки из «Вечерней песни» А. С. Хомякова, в которых есть одноименное словосочетание, в то время как в самом стихотворении дается картина заката, то есть света

вечернего:

Солнце скрылось; дымятся долины;Медленно сходят к ночлегу стадаЧуть шевелятся лесные вершины,Чуть шевелится вода.

Ветер приносит прохладу ночную;Тихою славой горят небеса…Братья, оставим работу дневную,В песне сольем голоса…

Ночь на востоке с вечерней звездою;Тихо сияет струей золотоюЗападный крайГосподи, путь наш меж камней и терний,Путь наш во мраке… Ты, свет невечерний

,Нас осияй!. [104]

А. С. Хомяков в письме к П. М. и П. А. Бестужевым писал, что стихи его «отчасти напоминают чувство, которое выражено в песне “Свете Тихий” (…) они грустные и не так торжественны; но вечер и молитва, кажется, выражены»[105].

И для А. С. Хомякова, и для о. Сергия Булгакова «Вечерняя песня» была очень дорога (последний даже называл ее «музыкальным императивом» к своей книге)[106]. Свет вечерний – как обещание и предчувствие Света Невечернего.

* * *

Обо всем этом не стоило бы говорить так подробно, если бы не то изобилие картин аномально светлой, блестящей ночи, которым полнятся гоголевские сочинения. Если сравнить их, скажем, с описаниями ночи у Лермонтова (писателя в не меньшей степени, чем Гоголь, сконцентрированного на теме смерти), то станет очевидно, насколько это разные картины. У Лермонтова ночь – это прежде всего темнота, тоска и страх (в трилогии «Ночь» вообще описаны ужасы поистине космического масштаба, и вся она проникнута духом смерти). Описания светлой ночи и вообще ночного света у него встречаются очень редко[107]. Что же касается картин вечера, то здесь разница между Гоголем и Лермонтовым еще более очевидна. Лермонтов часто изображает или упоминает вечер, имея в виду именно интересующее нас время «тихого», или «вечернего», света: «Люблю друзья, когда за речкой гаснет день…» («Пан»), «Тогда лучи уж догорали…» («Ты помнишь ли…»), «…Уж гаснет небосклон, / Прощальный луч на вышине колонн…» («Вечер после дождя»), «солнце вечера» («Кладбище»), «Когда садится алый вечер / За синий край земли…» («Вечер») и др. Обычно у Лермонтова созерцание заката вызывает размышления философского возвышенного свойства – о вечности, о Боге, а в стихотворении «Оставленная пустынь…» речь напрямую идет о времени христианского «тихого» или «вечернего света»: «Оставленная пустынь предо мной / Белеется вечернею порой. Последний луч на ней еще горит; / Но колокол растреснувший молчит. / Его (бывало) заунывный глас / Звал братий к всенощной в сей мирный час!.».