Гойда

Афанасий Вяземский поднял над головою своей роскошную чашу и подставил самоцветы навстречу солнечному свету. Отблески зайчиками пронеслись по его суровому лицу, заросшему грубой бородой, изрядно поддетой сединой. Князь Вяземский, как и многие иные опричники, не больно-то и обратил внимание на Грязного, переступившего порог.

Сам Васька, верно, был в растерянности от такого ослепительного великолепия, объятого мягким свечением ласкового весеннего солнца. Когда Ваське вернулись силы, отошёл к ближним нагромождениям роскоши и принялся выуживать единые предметы.

Фёдор да немец было окончили свой тихий разговор, который и без того тонул в звоне металла, что множился эхом под сводами Кремля. Верно, с наводки Фёдора, Андрей потянулся к роскошной рукояти изогнутого меча, кованного на восточный манер. Широкие ножны оплетались изящным узором, коим не куют на всей земле Русской.

– То, верно, в дар был принесён с ханства. Уж не Казанского ли? – задумчиво произнёс Басманов да протянул руку к оружию, как немец отступил назад.

– Быть может, и так, – кивнул Андрей, любуясь оружием, украдкой поглядывая на друга своего.

– И ведь второго не сыскать… – с сожалением вздохнул Басманов.

– Да уступи ты Андрюшке-то, – отозвался Вяземский.

То-то уж вся братия обратилась в слух, отвлёкшись от драгоценностей. Фёдор не скрывал своего удивления, и не ведая, что Афанасий и вовсе слышит, о чём Басманов с немцем толковали. Молодой опричник вскинул бровь и обернулся к Вяземскому, и от резкого движения качнулась серьга в левом ухе юноши. Каплевидная форма, отлитая из чистого серебра, украшалась рубинами, которые в тени волнистых локонов юноши смотрелись и вовсе чёрными.

Алексей Басманов бросил было горсть браслетов. Те со звоном рухнули в скопленье драгоценных даров. Алексей же тотчас направился тяжёлым своим решительным шагом встрять между сыном своим да Афанасием. Покуда отец был ещё далеко, Фёдор скрестил руки на груди и едва вскинул голову. Удивительно было, как юноша умел глядеть будто бы свысока на воеводу, не будучи выше его ростом.

– Отчего же мне поступиться? – спросил юный Басманов, невзирая на то что друг его упредительно толкнул в бок.

– Ибо Спаситель наш повелел: рука дающего не оскудеет, – произнёс Афанасий проповедническим тоном.

То никак не шло его грубому голосу. Фёдор лишь усмехнулся собственной мысли да слабо помотал головой.

– Да я вообще дивлюсь, видя тебя нынче пред собой! – продолжил Вяземский. – Уж на кой чёрт явился? Чай, боле иных обделён щедростью светлого царя нашего!

Фёдор было усмехнулся пуще прежнего и якобы небрежно почесал свой затылок, да всяко нарочито коснулся серьги своей. Выйдя из тени вороных прядей, рубин вобрал в себя нежный свет раннего солнца и воспылал изнутри. Вяземский насупил брови, хоть и улыбался.

– Право, ежели что и приглянется тебе, Федька, можешь и впредь стянуть себе, аки и доселе делал! – продолжил Афанасий. – И ведь с чего ж тебе опасаться, ежели схватят за руку? На особом же ты счету! Вот, право, любо, за какую же выслугу?

– Довольно! Негоже нам спорить меж собою! – Немец встрял меж ними, заслонив собою Фёдора.

Афанасий презрительно хмыкнул да сплюнул наземь. Тут уж и Басман-отец хмуро и сосредоточенно глядел за ходом сей склоки да заметил, как громадные кулаки Афанасия уж сжимаются со злобы, да, видно, немец вовремя подоспел и пыл опричника пошёл на убыль. Уж было князь оставил гнев свой. Буркнув что-то под нос, едва отошёл он от юного Басманова, да тот в долгу не остался.

– Ибо Спаситель наш повелел, – ответил Фёдор, – и не возжелай дома ближнего твоего; жены ближнего твоего, ни раба его, ни рабыни его, ни вола его, ни осла его, ничего, что у ближнего твоего.

В тот же миг обернулся Вяземский. Резкая усмешка, и тотчас же занёс кулак свой над головой и непременно бы обрушился всею силою да яростью на Фёдора, да Басман-отец подле Афанасия был. Поймал руку Вяземского Алексей. В ярости Афанасий тряхнул рукой, силясь её высвободить, чем лишь поднял гнев в душе Алексея. Никто не успел опомниться, как Басман-отец сцепился с Вяземским в драке. Иные опричники стояли в оцепенении, из которого их вырвал голос Фёдора.

– Генрих, оттащи Афоньку! Васька, помогай! – скомандовал молодой опричник и тотчас же принялся оттаскивать собственного отца.

В том ему тотчас же помог князь Хворостинин, который был рядом. Немец, Грязной и два иных думных боярина из опричнины усмирили силою Вяземского. Тот же, точно придя в себя, лишь тряхнул плечами да поднял руки, безмолвно заявляя, мол, не держу больше зла. Токмо после того опричники пустили его. Вяземский бросил короткий взгляд на Басмана-отца, да затем на Фёдора, что был за спиною Алексея. Афанасий усмехнулся в некоем подобии жестокого презрения да сплюнул на пол, утирая нос. После того захватил широкою лапищей своей сокровищ, не глядя – первое, что под руку попалось – на серебряных цепочках свисали литые кресты с самоцветами, браслеты вполруки, массивные кулоны. С той добычею и вышел прочь.