Голдфингер. Операция «Удар грома». Шпион, который любил меня

Петаччи посмотрел на часы. Прошло ровно четыре минуты. Выждав еще минуту, он достал из кармана резиновые перчатки, надел и вошел в кабину; к лицу он прижимал кислородную маску, мягкий шнур тянулся следом. Нашел на полке баллончик, завернул клапан, проверил курс на автопилоте, включил наддув и вернулся в кресло.

По инструкции на проветривание полагалось пятнадцать минут, но он выждал двадцать пять. Снова, не сняв маски, вошел в кабину и по одному отволок летчиков в хвост самолета. Потом в опустевшей кабине достал из кармана пузырек и посыпал из него на пол; порошок не изменил цвета. Чуть сдвинув маску, он осторожно вдохнул — как будто ничем не пахнет. Взялся за штурвал, снизился до 32 тысяч, выправил курс — но маски все же не снял…

Темнело. Горели желтые глаза приборов, было тепло, тихо. Огромный самолет плыл почти бесшумно, только пели еле слышно двигатели. Он щелкал клавишами приборов, и каждый щелчок отдавался выстрелом… Наконец, Петаччи откинулся в кресле. Проглотил тонизирующую таблетку и задумался. В валяющихся на полу наушниках громко заверещало. Он взглянул на часы. Должно быть, вызывает Ирландское военно— воздушное управление, за последние полтора часа «Защитник» не вышел на связь уже третий раз. Из управления, конечно, сообщат в спасательную службу, в командование бомбардировочной авиации, в Министерство ВВС — но не сразу. Скачала несколько раз запросят Южный спасательный центр; на это уйдет еще полчаса, а самолет к тому времени будет уже далеко над Атлантикой.

В наушниках смолкло. Он встал, подошел к радарному экрану: иногда там вспыхивала точка — «Защитник» обгонял кого-то, идущего ниже. А замечают ли его самого снизу, из воздушного коридора? Вряд ли, у гражданских самолетов радар слабый. Разве только американцы засекут через систему дальнего обнаружения, да и те решат, что это гражданский, просто забрался повыше.

Петаччи вернулся на место. Снова быстро проверил приборы и, взявшись за штурвал, тихонько качнул самолет вправо, влево. Слушается отлично, как надежный автомобиль. Он вспомнил тот миланский полугоночный… Какой выбрать цвет? Он всегда любил белый, но теперь вся жизнь его переменится, и нужен другой цвет, более спокойный, благопристойный — например, темно-синий, а вдоль корпуса узкая красная полоса…

Он тряхнул головой: замечтался! «Защитник» летит уже четыре часа со скоростью 600 миль в час, американский берег должен быть на экране. Да, берег прекрасно виден: вот темнеет Бостон, вот серебряным ручейком петляет Гудзон. Самолет летит точно по курсу, скоро поворачивать на юг.

Петаччи сел в кресло, проглотил еще одну тонизирующую и сверился с картой. Руки он держал на штурвале; гирокомпас загадочно подмигивал ему. Пора! Круто повернул и снова выпрямил штурвал, вывел самолет на новый курс, включил автопилот. Теперь он летит точно на юг, это последний участок пути, еще три часа. А там — посадит ли?..

Он вытащил записную книжку. «По левому борту увидите огни острова Большая Багама, по правому — Флориды. Сбрасываете топливо. За пятнадцать минут до расчетного конца полета начинаете снижаться и ждете позывных с яхты Первого: «точка-точка-тире, точка-точка-тире». Снижаетесь до тысячи футов, тормозите, снова сбрасываете топливо. Когда на яхте зажгут красный маяк, заходите на посадку. Закрылки опускайте только на контрольной высоте при скорости 140 узлов. Глубина моря — 40 футов. Выходите через аварийный люк, вас подберет яхта Первого. В восемь тридцать утра вылетаете из Багамского аэропорта а Майами, дальше — местными рейсами. Первый передаст вам деньги в тысячедолларовых купюрах или в чеках, а также паспорт на имя Энрико Валли, директора компании.»

Он проверил координаты, курс, скорость. Было три часа ночи по Гринвичу, то есть двадцать один по местному времени. Вышла полная луна, осветила облачную снежную поляну внизу. Он повернул клапан, сбросил тысячу галлонов топлива, и самолет сразу потянуло вверх. Снизил до прежних 32 тысяч… Лететь оставалось двадцать минут. Нужно понемногу снижаться…

Вниз, сквозь облака, почти вслепую… Светит луна, серебрится море, редкие огоньки внизу еле теплятся. На море совсем тихо — оно гладкое и твердое, точно сталь. Петаччи настроился на шестьдесят седьмой канал: «точка-точка-тире, точка— точка-тире». Он начал тормозить, сбавил тягу, и самолет круто заскользил вниз, стрелку высотомера резко повело. Петаччи поглядывал то на грозную стрелку, то на отблескивающее ртутью море. На мгновение он потерял горизонт — море сверкает, путает, но вот мелькнул внизу темный островок, и Петаччи, уверившись, что высота, как и показывает стрелка, две тысячи, выровнял самолет.