Голод и тьма

Жизнь шла своим чередом. Уроки с родственниками Бориса потихоньку прекратились – они оба умели уже и читать, и писать, и считать где-то на уровне седьмого-восьмого американского класса, хотя мои русские коллеги утверждали, что в России конца двадцатого века это был бы максимум четвертый класс. К царю я ходил один или два раза в неделю, но это уже были, как правило, не уроки, а обсуждения тех или иных вопросов. Вот Ксения все еще ждала меня почти каждый день, мотивируя это тем, что после женитьбы уроки прекратятся. Ведь по ее словам, даже если Митенька и согласится на их продолжение, проводить время с его супругой в его отсутствие здесь посчитают за верх неприличия.

Иногда приезжал Фёдор. Он уже дорос до командира взвода, и готовился к принятию одной из новосозданных рот. Но чаще он оставался на каникулах в Измайлово на пару с Пожарским, где с ними и еще парочкой перспективных ребят занимался Саша Сикоев, ведь их мы готовили в военачальники, а не просто в младшие или даже старшие офицеры. Но время от времени и они приезжали в Кремль – Пожарский тайно, но с разрешения Марии Григорьевны и под ее неусыпным оком, виделся с Ксенией, а Федя занимался со мной науками.

А вот Анфиса все каникулы проводила у нас; когда я ходил к Борису, она, как правило, проводила время у Ксении, если у нее не было Пожарского, а в оставшееся время она либо помогала по дому, либо занималась с кем-нибудь из нас – сидеть без дела она не была приучена. В декабре ей исполнилось четырнадцать, и отпраздновали мы этот день с размахом – все-таки «дочь полка». Впрочем, как отличнице, ей были разрешены визиты и вне каникул, но только по воскресеньям после церкви, да и количество визитеров было не более двух, так что мы по очереди ездили к нашей девочке. Как ни странно, наши учителя смогли добиться того, чтобы ученики не делили себя на сословия, хотя, конечно, девочки из более знатных семей чаще дружили с себе подобными, чем с такими, как Анфиса. Но среди ее подруг была и Мария Скопина-Шуйская, сестра Михаила, и Ирина Андреевна Телятевская, дочь боярина Телятевского. Впрочем, время у них было распределено по часам – науки, Закон Божий, музыка, спорт, рукоделие плюс время для домашних заданий. Свободного времени было мало – по словам Анфисы, час или два в день.

В конце сентября мы получили весточку из Казани, а первого ноября – из Соликамска. Кама замерзла чуть выше Трёхсвятского, как здесь именовалась Елабуга, и им пришлось возвращаться в это село, а затем идти в Соликамск на санях. Сейчас же они занимались оборудованием монетного двора; дальнейшие планы включали переход в один из поселков, основанных прошлым, с вашего позволения, летом и названным Елисаветинском, в честь праведной Елисаветы, матери Богородицы, святой моей Лизы. Причем назвали они его без всяких консультаций со мной. Находился же Елисаветинск примерно там, где в нашей истории располагался Екатеринбург. В планах же было, как только растает снег, исследование нескольких известных нам месторождений, включая Берёзовские золотые копи. Ведь России кровь из носа было нужно свое золото.

И в Невском устье, и в Радонеже, и Алексееве было, согласно докладам, все хорошо. Кроме того, строилась и ширилась "фактория" у Твери, подаренная нам Строгановым. У меня появилась идея после Пасхи проехаться через Радонеж в Троице-Сергиев монастырь и далее через Переславль, Борисоглебский монастырь, Ростов и Ярославль, а затем вверх по Волге до Твери, и далее в Невское устье, проверить готовность к обратному походу. Ведь мыс Горн мы хотели обойти не позднее середины января следующего года, идти туда было больше месяца, если без остановок, следовательно, уходить надо было не позже начала декабря – а на самом деле ещё до начала ледостава в Финском заливе. То есть, скорее всего, выходить нам придётся не позже середины ноября.

То и дело возвращались «летучие отряды»; по их рассказам, голодных смертей практически не было, но кое-каких настоятелей монастырей и помещиков они доставляли в Москву в кандалах. Впрочем, к ноябрю таковых уже не было – судя по всему, новости о карающей длани правосудия разлетелись по Руси, и никто не хотел испытать это на себе. Единственное, что два или три раза происходило, были нападения разбойников, впрочем, также кончавшиеся их истреблением.

Новый Год мы справили у себя на Никольской, ведь для Руси праздником он еще не был. Конечно, Борис подумывал о переходе на Новый год в январе, по римскому обычаю, да и патриарх Иов был не против, но подобные реформы решили отложить до более спокойных времен. Рождественские каникулы у детей начались в воскресенье, 20 декабря по старому стилю, сразу после литургии, а закончились седьмого января, опять же по старому стилю, в день после Богоявления.