Голод (пер. Химона)

Вс эти люди, попадавшіеся мн навстрчу, такъ легко и весело покачивали головами. Они скользили въ жизни, какъ по большой зал. Ни въ одномъ взор не было горя, ни на одной спин — бремени; можетъ быть не было ни одной грустной мысли, ни одного скрытаго страданія въ этихъ радостныхъ душахъ. Я шелъ рядомъ съ этими людьми; я былъ молодъ и еще не вполн развитъ, а я уже забылъ, что такое счастье. Я разбираюсь въ этихъ мысляхъ и нахожу, что со мной произошла страшная несправедливость. Почему мн такъ тяжело пришлось въ эти послдніе мсяцы?.. Въ такія минуты я не узнавалъ самого себя, — со всхъ сторонъ на меня надвигались новыя страданія.

Я не могъ ссть на скамейку или пойти куда-нибудь безъ того, чтобы какія-нибудь маленькія, незначительныя случайности, жалкія мелочи не заполоняли бы меня, не проникали бы въ мои представленія и не разсивали бы по втру вс мои силы. Собака, пробгавшая мимо меня, желтая роза въ птличк господина заставляли вибрировать мои мысли и надолго занимали меня. Что такое со мной? Или я отмченъ перстомъ Провиднія? Но почему — именно я? Почему не какой-нибудь субъектъ въ южной Америк. Когда я начиналъ размышлять, мн становилось все непонятне, почему судьба выбрала именно меня для этого испытанія. Съ какой стати рокъ хотлъ сразитъ именно меня; вдь книгопродавецъ Пашасъ и пароходный экспедиторъ Геннесенъ ничмъ и не лучше и не хуже меня.

Я блуждалъ безъ цли, размышляя объ этомъ вопрос. Я находилъ возражіенія противъ произвола Бога — взваливающаго чужіе грхи на меня. Даже когда я слъ на скамейку, этотъ вопросъ продолжалъ занимать меня и мшалъ мн думать о чемъ-нибудь другомъ. Съ того самаго майскаго утра, когда начались мои превратности, я чувствовалъ эту нравственную слабость, невозможность управлять собой и ставить себ опредленныя цли. Цлый рой маленькихъ вредныхъ наскомыхъ поселился въ моемъ я, выдолбилъ его дочиста… Что, если Богъ намренъ окончательно уничтожить меня?! Я опять поднялся и началъ ходить взадъ и впередъ передъ скамейкой.

Въ эту минуту все мое существо пронизывалось острымъ страданіемъ, чувствовалась боль даже въ рукахъ, и я съ трудомъ могъ держать ихъ, какъ обыкновенно. Я чувствовалъ себя нехорошо посл послдней ды, я былъ раздраженъ и возбужденъ и прохаживался взадъ и впередъ, ни на кого не глядя; люди входили и уходили, скользили мимо меня, какъ тни. Наконецъ, мою скамейку заняли два господина; они закурили папиросы; и начали громко разговаривать; я разозлился и хотлъ придраться къ нимъ, но раздумалъ и пошелъ въ другой конецъ парка и тамъ отыскалъ себ мсто; здсь я услся.

Мысль о Бог опять занимала меня. Мн все время казалось, что каждый разъ, какъ я искалъ мста, Онъ вмшивался и всему мшалъ, — а вдь я просилъ лишь о насущномъ хлб. Я замтилъ, что если я долгое время терплъ голодъ, то мой мозгъ будто вытекалъ по каплямъ, и моя голова длалась совсмъ пустой. Она становилась легкой, будто я не чувствуется тяжести на плечахъ, и мн кажется, что я поглощаю своими широко раскрытыми глазами каждаго, на кого я смотрю.

Я сидлъ на скамейк, думалъ и становился все озлобленне противъ Бога и тхъ страданій, для которыхъ Онъ меня предназначилъ.

Если онъ думаетъ обратить меня и сдлать лучше, посылая мн страданія и неудачу за неудачей на моемъ пути, то Онъ ошибается. Чуть не плача съ досады, я смотрлъ на небо и мысленно говорилъ ему все это.

Мн вспомнилось опять все, чему насъ учили въ дтств; мн послышался тонъ библіи, и я началъ тихо разговаривать самъ съ собой и насмшливо склонилъ голову на бокъ. И зачмъ мн заботиться о томъ, что сть, что пить и во что одвать свое жалкое тло? Разв мой Небесный Отецъ не заботится обо мн, какъ о воробьяхъ на крыш, и не оказываетъ Своихъ милостей Своему жалкому рабу?.. Богъ коснулся Своимъ перстомъ моей нервной ткани и медленно спуталъ вс волокна; Богъ отвлекъ Свой перстъ, и нжныя волокна повисли на немъ. Перстъ Божій оставилъ рану въ моемъ мозгу. Тронувъ меня перстомъ Своей руки, Богъ оставилъ меня, не трогалъ меня и не длалъ мн зла. Онъ предоставилъ мн итти съ миромъ?.. Богъ пребывалъ въ Вчности…

Изъ студенческой рощи втеръ доносилъ звуки музыки; значитъ, теперь уже было больше двухъ часовъ. Я досталъ бумагу, чтобы попробывать, не смогу ли я пописать. Въ эту самую минуту изъ кармана выпала моя книжка съ абонементами отъ парикмахера. Я открылъ ее и пересчиталъ листочки; было еще шестъ билетовъ.

— Слава Богу! — сказалъ я какъ-то невольно. — Въ продолженіе двухъ недль я смогу бриться, чтобы имть немного боле приличный видъ! Эта маленькая оставшаяся собственность привела меня въ хорошее настроеніе; заботливо я разгладилъ билеты и сунулъ книжечку опять въ карманъ. Писать я все-таки не могъ. Посл двухъ строчекъ мн больше ничего не приходило въ голову; мои мысли гд-то отсутствовали, и я никакъ не могъ настроиться. Всякая мелочь дйствовала на меня и останавливала мои мысли.

Мухи и комары садились на бумагу и мшали мн; я дулъ, чтобы прогнать ихъ, дулъ все сильне и сильне, но все напрасно.

Маленькія животныя сопротивляются мн, упираясь своими тоненькими ножками.