Голод Рехи

– Лойэ, пойдем, пойдем! – уговаривала она, а Лойэ кричала, точно в нее вонзались иглы, точно сдирали кожу. С них обоих содрали навечно толстую шкуру животных пустыни. Натт сделал их сердца мягкими и трепетными, Натт научил их радоваться мелочам: его маленьким достижениям, его первым шагам и нелепым падениям, его звонкому смеху. И вот – он исчез. Он навечно ушел. Их первенец, их сын.

Пронзительный крик разрывал пустошь, поднимая вой ящеров за воротами. Лучше бы всех их теперь перебили. Каждого обезглавили. Рехи ненавидел ящеров, наездников, полукровок. Но взгляд застыл на лице Ларта, которое загородило полмира. Вот тоже полукровка… Нет, нельзя ненавидеть так слепо, как Разрушитель Миров. Ненависти заслужил только он сам.

– Рехи, пойдем, ты ни в чем не виноват! – проговорил Ларт, и Рехи с размаху ударил его по скуле. Не верил.

– Виноват! – вскричал он. Ларт поймал его кулаки, вывернул и держал перемерзшие дрожащие руки.

– Что это ты задумал? Ослепить себя хочешь, а? Кем будешь тогда, слепым мудрецом?

– Слепым глупцом! Который видел то, что не должен! Будь проклят Митрий! Это все из-за него! Это все месть Разрушителя!

Рехи взвился и выгнулся, как натянутый над пропастью мост, пожелавший заглянуть в бездну. А оттуда дохнула тлетворным потоком тьма. Вместо прозрения, нового знания, открылось вечное падение – вне времени, на грани обратного бытия, разбитого, расколотого, перевернутого, как башня, растущая вниз. Все исковеркалось разом, все превратилось в песок и пыль под ногами идущего в никуда.

– Видеть его не хочу! Не смейте нести его в мою башню! – разбивал мир на еще более ничтожные осколки голос Лойэ, рвущийся сквозь тьму.

– Лойэ! Это все ящер! Ящер убил Натта, а не Рехи! – умолял Ларт. Вечно он покрывал его, вечно он закрывал глаза на очевидную вину тех, в кого верил. И так однажды лишился власти. Вроде бы такой хитрый, а на деле – наивный дикарь. Верить даже в себя нельзя, особенно если в груди бьется сердце предательской силы, напитанной веками боли и отвращения самого неведомого божества. Разрушителя.

По его воле больше не вставало солнце, больше не вращалась планета. Рехи знал обо всем этом теперь, знал множество новых слов и законов, залитых в него, как пыточной водой через воронку, вместе с воспоминаниями Разрушителя Миров. Страж нового мира – новый Разрушитель, ведь он убил свою семью. Не силой, а бессилием. Опять. И снова. Как будто злой рок промедления вился черной птицей над запретной силой. Ворон глядел и кружился. Весь мир – отражение в глазу этого ворона. Весь мир – обиталище смерти. Сквозь тьму пролетали столетия, длился нескончаемый сон без просвета. Слишком много событий, слишком много откровений. Всего слишком.

– Натт…

Сухие преступные губы не могли произнести имя. Рехи приоткрыл тяжелые веки. На этот раз забытье не длилось три дня, но он лежал на той же шкуре. Теплилась слабая надежда, что все – кошмар, продолжение бреда о Падении. «Будь проклят Митрий за такие сны», – тихонько выругался Рехи, приподнимаясь на локтях. Все так же ныли руки и ноги, онемевшие и холодные. Как будто просто сон… Осколок дурного сна. Рехи почти обрадовался.

Но следы от мелких волдырей на белесых ладонях и пальцах вернули в ужас настоящего. Осознание придавило к земле, пришило к ней иглой с алой нитью из крови. Сын… Натт! Как же так? Рехи видел краем глаза разбросанные меховые мячи и фигурки из кости. Наиболее искусные вырезал Ларт – придуманных зверей и даже человечков. Тех, что попроще, делал сам Рехи, неуклюже, некрасиво, с перекошенными рожицами. Но Натт их любил больше.

– Натт… – тихо позвал Рехи, частью сознания все еще надеясь, что малыш выпрыгнет из-за угла. Голос изошел слабым колебанием воздуха. Где же Натт? Та же башня, те же корзины по углам, тот же сундук вместо стола. Хотелось бы крикнуть со смехом: «Натт, выходи!» И, как в первый день возвращения, весело закружить малыша над головой, чтобы он раскинул руки, как крылья, и полетел… Полетел. Он и впрямь теперь полетел.

По вискам Рехи текли безмолвные слезы, он цепенел, едва собирая фрагменты воспоминаний. Он четко затвердил прошедшее за три сотни лет, но забыл себя в настоящем. Может, спал Страж Мира из прошлого и видел кошмар грядущего. Сон был длиннее его жизни. Накануне случился пожар, рухнул мир. Но в каком из этих снов? В обоих.

Зыбким утром, дрожащим в окне, встретила его башня. Ставни слабо скрипели на хлипких петлях, лучи привычно едва проступали сквозь марево пепельных туч. В таком мире родился Натт, в таком жил и радовался. И не хотел уходить. Образы застывали соскобленным пергаментом, опадали страницы древних книг. Фразы распадались на слова. В каждом слове кричало имя убитого сына.

– Санара, откуда вы взяли этих ящеров? – доносился подавленный голос Ларта. Две тени сидели за столом-сундуком. Предметы и очертания представлялись искаженными, линии заострялись, углы выступали пиками, зубами рептилий.

– Как ты научил, об этом легенды ходили: взяли яйца из гнезд, – отвечала Санара, всхлипывая. – Я… я не…