Голодное пламя

– Какой-то больной ударил человека ножом раз сто, не меньше, разделал, как тушу, а потом взял малярный ролик и покрасил всю квартиру!

Проклятье, подумала Жанетт. Только не сейчас.

– Я приеду, как только смогу. Дай мне двадцать минут.

Ну и я снова бросаю Юхана.

Она положила трубку и написала Юхану короткую записку на случай, если он проснется. На мальчика иногда находил страх темноты, и Жанетт включила весь свет в доме, а потом села в машину и поехала назад, в Сёдермальм.

Меньше всего ей сейчас нужна расчлененка. Первым делом надо думать о Юхане. И к тому же это закрытое расследование…

Карл Лундстрём и Вигго Дюрер.

И не в последнюю очередь – Виктория Бергман. Внезапная заминка с судом первой инстанции Накки.

Дождь перестал, но везде были большие лужи, и Жанетт не решилась ехать быстро, боясь аквапланирования. Похолодало. Термометр на Хаммарбюверкен показывал одиннадцать градусов.

Деревья в Колерапаркене изнемогали от красок осени. Жанетт взглянула на город с моста Юханнесхувсбрун. Стокгольм был фантастически прекрасен.

Эдсвикен

– Еще кофе? – Аннет Лундстрём закашлялась и чуть не пролила кофе.

– Да, спасибо.

Аннет села и налила чашку.

– Что вы думаете?

– Не знаю…

София посмотрела другие рисунки. На одном была компания, состоящая из трех мужчин, девочки, лежащей на кровати, и еще одной отвернувшейся в сторону фигуры. Второй был более абстрактный, сложнее для толкования, но и на нем присутствовали две фигуры. Посреди рисунка помещалась безглазая фигура, окруженная хаосом лиц, а в нижнем левом углу еще одна фигура была готова исчезнуть с рисунка. Видна только половина тела, лица нет.

София сравнила этот рисунок с первым. Та же безглазая фигура выглядывала из окна в сцене в саду. Большая собака, мужчина позади дерева. U1660?

– Что именно вам непонятно в рисунках? – спросила София над чашкой кофе.

Аннет Лундстрём неуверенно улыбнулась:

– Вот эта фигура без глаз. Я показывала рисунки Линнее, говорила, что она забыла нарисовать глаза, но она только сказала, что так должно быть. Подозреваю, что это ее автопортрет, что эта фигура – она сама. Но я не понимаю, что она хотела этим сказать. Что-то же эти фигуры должны обозначать. Не знаю… может, это ее способ сообщить, что она не хочет знать, что произошло.

Как можно быть настолько слепой, подумала София. Сидящая перед ней женщина всю свою жизнь посвятила тому, чтобы ничего не видеть. А теперь хочет оправдаться, сообщая психологу о странностях в рисунках своей дочери. Слабое, невнятное заявление, имеющее целью показать: она тоже видит, но видит только теперь. Переложить вину на мужа, а самой отречься от соучастия в преступлении.

– Вы знаете, что это означает? – София указала на знаки на рисунке с деревом. – U1660?

– Ну, может, я не так много понимаю, но это, во всяком случае, – да. Линнея не умела писать и просто срисовала его имя. Это он там, за деревом, немного сутулый.

– Кто – он?

Аннет натянуто улыбнулась:

– Это не U1660. Это Viggo

. Вигго Дюрер, муж моей подруги. А нарисовала Линнея дом в Кристианстаде. Они часто приезжали к нам в гости, хотя жили в Дании.

София дернулась. Адвокат ее родителей.

Берегись его.

У Аннет вдруг сделался грустный вид.

– Генриетта, моя лучшая подруга, вышла замуж за Вигго. В прошлом году она погибла в аварии. Мне кажется, Линнея побаивалась Вигго – может, поэтому на рисунке она не хочет видеть его. И собаки она тоже боялась. Это был ротвейлер, на рисунке он вышел довольно похоже. – Аннет взяла листок и поднесла поближе к глазам. – А это – бассейн у нас на участке. – Она указала Софии на то, что та сначала приняла за фонтан. – Правда, она здорово рисовала?

София кивнула.

– Но если вы считаете, что это Линнея стоит в окне безглазая, кто та девочка рядом с собакой?

Аннет вдруг улыбнулась:

– Да это же я. И на мне мое красное платье. – Она отложила первый рисунок в сторону и взяла в руки другой. – А здесь я лежу на кровати, сплю, а ребята что-то празднуют. – Она смущенно посмеялась воспоминанию.

Софии стало противно. Глаза над смеющимся ртом пустые, черты истощенного лица наводят на мысли о заморенной голодом птице. Страус, который сунул голову в песок.

Софии было кристально ясно, о чем говорили рисунки Линнеи. Аннет Лундстрём видела на месте дочери себя, и для нее Линнеей были безглазые, отвернувшиеся и убегающие фигуры.

Аннет Лундстрём была не в силах увидеть, что происходит рядом с ней.

Но Линнея с пятилетнего возраста понимала все.

София поняла, что надо организовать встречу с Линнеей, хоть с помощью ее матери, хоть без.

– Я могу сфотографировать рисунки? – София потянулась за сумочкой. – Может, позже мне что-нибудь придет в голову.

– Да, конечно.

София достала телефон, сделала несколько снимков и встала:

– Мне пора. Вы хотите сказать еще о чем-то?

– В общем, нет. Но, как я уже говорила, я надеялась, что вы сможете встретиться с Линнеей.

София остановилась: