Голодные прираки

Не думая ни о чем другом, кроме как о приятном, о котором он не имел представления, но твердо зная, что приятное есть и что к нему надо стремиться, Нехов, ступив левой ногой на тротуар, а потом правой ступив туда же, покинул автомобиль Горьковского автозавода и, хлопнув металлической дверцей и мимоходом признав совершенство звука захлопываемой автомобильной дверцы, показал, незло улыбаясь, удостоверение решительно направившимся к нему серьезным молодым автоматчикам и вошел в светлый и музыкально насыщенный вестибюль гостиницы «Тахтар». Там, ни слова не говоря никому – ни портье, густо-смуглой женщине с белыми волосами, ни сонному швейцару в грязной чалме и сплюснутой офицерской фуражке, натянутой поверх чалмы, и ни всем остальным, которых не было именно в этом вестибюле именно в этот час, пересек вестибюль по каменному полу, отмечая негромкость и вкрадчивость своих легких шагов и, не пользуясь лифтом (пользоваться лифтом всегда опасно, даже в мирное время опасно, лифт штука ненадежная, он может остановиться не на том этаже, а может и вообще не остановиться, а может остановиться и между этажами, а может и вовсе упасть – случайно или по злому умыслу, зло умышляющих людей или, скорее всего, нелюдей, которых где бы то ни было не меньше, чем людей), поднялся на нужный этаж пешком, упруго и быстро перескакивая со ступеньки на ступеньку, держа автомат наготове, а глаза на прицеле, чтобы прицельнее было прицелиться, когда придет надобность, а если надобность не придет, когда придет надобность, а если надобность не придет, то и тренировка не помешает, так, так, так, так… По коридору, по тонкому ковру, оранжевому – сейчас, желтому. – днем, шаг за шагом, не бегом, любуясь своими тенями на крашенных стенках, он приблизился к той двери, за которой еще сегодня утром лежало бездыханное тело мертвого трупа полковника Сухомятова. Горестно сознавая, что их там сейчас уже нет – ни трупа, ни полковника, – Нехов содрал с двери и с дверной рамы скрепленные зеленой печатью веревки и, вынув из карманов несколько гнутых проволочек, постарался как можно ближе к тексту вспомнить лекции майора Кадра по технике отмыкания дверей без ключей. Вспомнил. После чего, матерясь (что было непременным условием отмыкания) и негромко похрустывая проволочками в чреве замка, отомкнул-таки дверь. Перешагнув порог, поблагодарил майора Кадра, а пуще всего свою блистательную память. За дверью было темно, как ночью в комнате, в которой погашен свет. Но Нехов все же различил окно, а за окном и небо со звездами и ясным месяцем. Привыкнув к темноте, увидел и кровать, и тумбочку, и славянский шкаф. На подоконнике заметил банку из-под пива. Нехов подошел к окну и взял одну из банок. Ну конечно, «Хайникен». Полковник не пил другого пива, как не пил никаких других крепких напитков, кроме спирта. Как и не ел ничего, кроме картофеля с мясом. Как и не носил ничего, кроме формы, даже тогда, когда форма могла повредить и вредила проведению оперативных мероприятий. А еще полковник пользовался только кольтом сорок пятого калибра и автоматом АК-47, жил только с собой и ни с кем больше (во всяком случае в других связях замечен не был; Нехова, как и многих других, опрашивали по этому поводу строгие ребята из особого отдела армии), курил только «Мальборо»; просыпаясь, где бы ни был, в гостинице, в палатке, в₍

госпитале, в тени под скалой, в раскаленной степи, говорил только одно слово: «Работаем» и начинал свой день. «Работаем». Разговаривал только по делу. Все остальное время молчал. Или отвечал односложно. Или произносил словосочетания, необходимые лишь для обозначения какого-то действия, например: «Пошли», «Я домой», «Хватит», «Не буду», «Подумаю» и тому подобное, и все! Все! И никто ничего больше о нем не знал.