– Кто в море не ходил, тот Бога не молил, – засмеялся старик. – Идите в дом, сейчас печь затоплю.
Вновь проснувшаяся зубная боль быстро утихла, когда Гриша прижался распухшей щекой к теплому печному боку. Старик сделал им постели в старом своем доме, не там, где жил сам. Ночью Коля скрежетал зубами во сне. А Грише снились черные кошки. Их было много в комнате, но подходить к нему они не решались…
Ино чюдо преподобнаго
Той же мужъ повѣда намъ. Двиненину нѣкоему, именемъ Никифору, со своими клевреты идущу с мурманского рыбнаго промыслу. И егда бывшу ему против Святаго Носа, начат труждати ихъ вѣтренная буря, и древо сломило парусное у них, и парусъ унесло в море, волны же вливахуся на лодью. И снесло у них с лодье всё волнами, и отнесло их на лодье в морскую пучину, и уже имъ всѣмъ отчаявшимся живота своего, и занесло ихъ в плавании их в пучину морскую.
И многим днемъ минувшим, явися тому Никифору во снѣ преподобный отец Варлаамъ и начатъ ему глаголати: «Что вы впадосте во отчаяние и не промышляете о себѣ? Парусъ вашъ под лодьею, а древо и с ногами тут же под лодьею, и вы того древа не ставьте. Промышляйте, не плошитеся, Богъ васъ вынесетъ!»
Никифору же тому в недоумѣнии бывшу о видѣнии, начатъ повѣдати дружинѣ, глаголаху: «Гдѣ, братие, парусъ?» – «Мы не видѣхомъ». И начаша напрасно сѣмо и овамо искати, и абие обрѣтоша парусъ подъ лодьею и едва извлекоша на лодью, тамо же весла и стир. Они же, много трудившеся, изнемогоша и сонъ объятъ их. Паки явися имъ той же мужъ, глаголя: «Промышляйте, призывайте еще Бога на помощь, и вынесетъ Господь Бог». Никифору же оному вопрошающу его: «Кто ты, господине мой, сице в промышлении нашемъ твориши и о насъ печешися?» Той же отвѣща: «Азъ есмь из Кѣрети Варлаамъ». Никифору же оному не вѣдящу его, и начат вопрошати у дружинѣ своей. Онемъ такожде не вѣдущимъ имъ всѣмъ его.
Начаша обычная на лодье уготовляти и промышляти о путнемъ шествии своемъ. И видѣша яко дорогу расплывающуся пред ними лед той. И абие вѣтру возвѣявшу поносному имъ, в третий день достигоша до Двинскаго устия.
Во второе лѣто по явлении том прииде мужъ той Никифоръ в Кѣреть, вопрошая: «Кто есть и гдѣ таков мужъ, нарицаемый Варлаамъ?» – чая бо еще жива его суща. Живущий ту повѣдаша ему, яко «той святый во успении явися, избавилъ тя Богъ молитвами его от потопления». И показаша ему гробъ святаго. Той же Никифор принесе свѣщи многи и положиша на гробъ его, моля преподобнаго о избавлении своемъ.
Все современные люди, считающие себя образованными, хорошо знают, что такое адреналин. «Это просто! – воскликнут они. – Адреналин – это гормон возбуждения! Это важно! Это эмоции!» Некоторые, особо начитанные, даже припомнят эндорфин. «Гормон счастья», – скажут, и глаза их покроются легкой поволокой сладостных воспоминаний. И всё это будет правдой. И знанием жизни. В самом деле, все человеческие чувства, как ни печально это звучит, имеют биохимическую основу. Любовь, ненависть, возбуждение, погоня за новыми ощущениями. Сладкая жизнь, тяга к которой присуща всему человечеству. Сладкая, богатая, примитивная жизнь…
Но есть одно вещество, о котором думать не хочется. Куда проще знать про алкогольдегидрогеназу, средство переработки алкоголя. Кстати, говорят, что у русских она вырабатывается не только печенью, но и подкожной жировой клетчаткой. Тому есть немало доказательств. Или парфюмдегидрогеназу, особо свойственную французам. Или пожратьдегидрогеназу, американскую отраду.
Называется оно романтически – медленно реагирующая субстанция П. Почему П, я не знаю. Вряд ли «поэтов». Еще менее вероятно – «певцов». Предложу тебе, мой благородный читатель, придумать свою версию и пользоваться ей. Мне же проще. Я знаю, для чего оно. Медленно реагирующая субстанция П – гормон пороговой боли. Тот, который спасает от смерти в критических ситуациях. Тот, который заставляет терпеть великие мучения, лишения и катаклизмы. Тот, который спасает от смерти до последней черты… Именно он особенно свойственен северянам. Русским, карельским, другим. Духовным аналогом его является вера…
XVI век, Абрам-мыс в Кольском заливе
Было так. Или не было. Грохот был и рев. Вода морская в январе черного цвета. Кольский залив обычно тих, а тут и он бушевал как бешеный. Волны били в скалы, стремясь сломать, сломить их. Неба не было. Снег летел вдоль земли. Ветер рвал рясу, стремясь сорвать ее, чтобы оставить меня голым, дрожащим, павшим. Я не помню, как очутился здесь, на самом мысу. Соленые брызги летели в лицо. Глаза мои слезились. Я почти не видел ничего ни вблизи, ни вдали…
Внезапно тучи разошлись, и всё залил яркий свет. Был он холодным, зеленым, синим. По небу пошли сполохи. Они плясали адово, переливались, меняли цвета. И был я утомлен бесовским этим обуреванием.