Голос

— Но преступления становятся все более жестокими, — возразила она. — Об этом пишут в газетах. Мерзкие преступления.

— Не знаю, — ответил Эрленд. — Преступления всегда омерзительны.

— Все время говорят о наркодилерах и о том, как они расправляются с подростками, задолжавшими за наркотики, а если юнец не в состоянии расплатиться, они нападают на его родственников.

— Все так, — подтвердил Эрленд, который в числе прочего и по этим причинам тревожился временами за свою дочь Еву Линд. — Мир здорово изменился. Насилия стало больше.

Они помолчали.

Эрленд пытался подобрать тему для разговора, но он плохо знал женщин. Те, с кем он общался, не могли подготовить его к так называемому романтическому вечеру вроде этого. С Элинборг они были добрыми друзьями и коллегами, и за долгие годы совместной службы между ними установилось определенное взаимопонимание. Ева Линд была его ребенком и постоянным источником беспокойства. От своей жены Халльдоры он ушел целую вечность назад, и с тех пор она его люто ненавидела. Вот и все женщины в его жизни, если не считать случайных связей, не приносивших ничего, кроме разочарования и досады.

— А вы? — спросил он, когда они устроились в баре. — Почему вы передумали?

— Не знаю, — ответила она. — Уже давно мне не делали подобных предложений. Почему вам пришло в голову пригласить меня?

— Не имею представления. Просто не удержался и ляпнул сдуру. Я тоже уже давно никого никуда не приглашал.

Они оба улыбнулись. Он рассказал ей о Еве Линд и своем сыне Синдри, а она сказала, что у нее двое сыновей, уже взрослых. Эрленд понял, что ей не хочется слишком подробно распространяться о себе и своих жизненных обстоятельствах. Ему это скорее импонировало. Он не собирался совать нос в ее личные дела.

— Вы что-нибудь разузнали по поводу этого человека, который был убит?

— Нет, практически ничего. Господин, с которым я разговаривал до вашего прихода…

— Я вам помешала? Я не знала, что он имеет отношение к следствию.

— Ничего страшного, — успокоил ее Эрленд. — Он коллекционирует диски, то есть грампластинки. Выяснилось, что наш обитатель подвала был вундеркиндом. Много лет назад.

— Вундеркиндом?

— Записывал пластинки.

— Мне кажется, трудно быть вундеркиндом, — сказала Вальгерд. — Ребенок оказывается средоточием всевозможных мечтаний и надежд, которые редко оправдываются. И что из этого выходит?

— Хоронишь себя в чулане и надеешься, что никто не вспомнит о тебе.

— Вы полагаете?

— Не знаю. Возможно, кто-то и помнит о нем.

— Думаете, это как-то связано с его убийством?

— Что именно?

— То, что в детстве он был чудо-мальчиком.

Эрленд старался как можно меньше говорить о расследовании, однако боялся выставить себя высокомерным занудой. Он и сам еще не задумывался над этим вопросом и не знал, насколько важен ответ на него.

— Мы не знаем пока, — сказал он. — Увидим.

Они помолчали.

— А вы, случайно, не были вундеркиндом? — поддразнила его она.

— Нет, — ответил Эрленд. — Полная бездарность.

— И я тоже. До сих пор рисую, как трехлетний ребенок. А что вы делаете, когда не работаете? — помолчав немного, спросила она.

Вопрос застал Эрленда врасплох, и он сидел в растерянности, пока она не улыбнулась.

— Я не хотела вас смущать, — извинилась Вальгерд, видя, что он медлит с ответом.

— Да нет, просто… я не привык говорить о себе, — промямлил Эрленд.

Он не мог похвастаться, что играет в гольф или занимается другим видом спорта. Когда-то интересовался боксом, но это прошло. Он никогда не ходит в кино или театр, да и телевизор смотрит не часто. Раньше летом ездил в одиночку по стране, но в последние годы редко выбирался из города. Что он делает, когда не работает? Он и сам этого не знал. Проводит время в одиночестве, сам с собой.

— Я много читаю, — вдруг сказал он.

— И что же вы читаете?

Он опять задумался, а Вальгерд снова улыбнулась:

— Это такой трудный вопрос?

— Я читаю о гибели людей во время опасных путешествий. О смерти в горах. О людях, которые замерзли. Это, можно сказать, отдельный литературный жанр. В свое время был очень популярен.

— О гибели людей во время опасных путешествий? — повторила Вальгерд.

— Ну и о многом другом, естественно. Я много читаю. Историческую литературу. Правоведение. Хроники.

— Все, что устарело и прошло, — подытожила она.

Он покачал головой.

— Прошлое — это то, на чем мы стоим, — объяснил Эрленд, — хотя оно и может обернуться ложью.

— А почему о гибели людей? О замерзших людях? Невеселое чтение.

— Вам бы работать в полиции, — криво усмехнулся Эрленд.

За этот короткий вечер незнакомая женщина умудрилась заглянуть в такие уголки его души, которые были заперты и труднодоступны даже для него самого. Он не хотел об этом говорить. Только Ева Линд знала о его причуде, но не очень понимала и не строила никаких предположений в связи с повышенным интересом отца к пропавшим людям. Эрленд долго молчал.

— С возрастом приходит, — сказал он наконец и тут же пожалел, что покривил душой. — А вы? Что вы делаете, когда не засовываете ватные палочки людям в рот?