Голос

— Гудлауг был потрясающе наивен, — наконец сказал он. — Совершенно невинный мальчик. Был убежден в том, что он единственный и неповторимый, что он станет знаменитым, положит мир к своим ногам. Будет петь в Венском хоре мальчиков. Подавляющее большинство в этой стране ничего собой не представляет, особенно теперь, в наши дни. Какая-то особенность национального характера — никогда не стремиться к победе. Над ним насмехались в школе, поскольку он был «другим», и он наверняка переживал из-за этого. А потом оказалось, что он просто обычный ребенок, и его мир обрушился в течение одного вечера. Надо иметь стальные нервы, чтобы выдержать подобное.

Эрленд попрощался с музыкантом. Габриэль повернулся и пошел по коридору к выходу. Эрленд смотрел ему вслед и думал, что история с Гудлаугом Эгильссоном, похоже, сразила старого учителя.

Эрленд закрыл дверь и сел на кровать. Он представил себе мальчика-хориста и вспомнил, в каком виде обнаружили Гудлауга — в наряде Деда Мороза, со спущенными штанами. Эрленд размышлял о том, какой путь привел этого человека в крохотную каморку в отеле, и о его смерти после стольких разочарований в жизни. Он вспоминал парализованного отца Гудлауга в инвалидном кресле и очках с толстыми стеклами в роговой оправе, сестру с острым орлиным носом, ее неприязнь к родному брату. Жирный директор отеля не имел ни малейшего понятия о том, кем был Гудлауг на самом деле. А Генри Уопшот прилетел издалека, чтобы отыскать юного певца, поскольку Гудлауг, который в детстве обладал чудесным нежным голосом, был еще жив, и его голос будет жить вечно.

Как-то незаметно для себя Эрленд стал думать о своем брате.

Он снова поставил пластинку, лег на кровать, закрыл глаза и мысленно вернулся в родительский дом. Может быть, это сам Эрленд пел вместе с мальчиком Гудлаугом.

15

Вернувшись к вечеру из Портового Фьорда, Элинборг отправилась прямиком в отель, чтобы встретиться с Эрлендом. Она поднялась на этаж, где находился его номер, и постучала в дверь. Никакого ответа. После того как она постучала в третий раз и собралась уже уходить, дверь наконец открылась, и Эрленд впустил ее в комнату. Он только что очнулся от своих размышлений и витал в облаках. Элинборг начала рассказывать о том, что она раскопала в Портовом Фьорде. Ей удалось поговорить с бывшим директором начальной школы, человеком весьма преклонного возраста, который хорошо помнил Гудлауга. Кроме того, его жена, почившая больше десяти лет назад, была лучшей подругой матери мальчика. С его помощью инспектор отыскала троих одноклассников Гудлауга, все еще живущих в городке. Один из них присутствовал на концерте в Городском кинотеатре. Элинборг опросила старых соседей семейства Гудлауга по Портовому Фьорду, а также людей, с которыми они общались в то время.

— В нашем карликовом государстве никто не должен выделяться из общей массы! — воскликнула Элинборг, опускаясь на кровать. — Никто не имеет права быть другим.

Все знали, что Гудлаугу предначертано нечто особое в жизни. Он о себе мало что рассказывал, не распространялся о своей жизни, но шила в мешке не утаишь. Мальчик занимался фортепиано и пением, сначала с отцом, потом с руководителем детского хора и, наконец, с известным певцом, который долго работал в Германии, а потом вернулся на родину. Народ расхваливал Гудлауга, ему аплодировали, и он благовоспитанно и чинно кланялся, облаченный в белую рубашечку и черные брючки. «Гудлауг — такой замечательный ребенок», — говорили люди. Его пение записали на грампластинки. Вскоре он должен был прославиться и за границей.

В Портовом Фьорде они были чужаками. Семья приехала с севера и некоторое время обитала в Рейкьявике. Говорят, что отец Гудлауга был сыном органиста и сам в молодости обучался пению за границей. Ходили сплетни, что он купил дом на деньги, унаследованные от отца, который разбогател после войны благодаря американским войскам. Поговаривали, мол, наследство так велико, что обеспечило его до конца дней, хотя своим богатством он не кичился. Отец семейства мало участвовал в общественной жизни города, но, когда прогуливался с супругой, снимал шляпу и вежливо здоровался. По слухам, его жена была дочерью судовладельца, но никто не знал какого. В городе у них было мало друзей. Приятели, если таковые имелись, остались скорее в Рейкьявике. Кажется, гостей в их доме не особенно любили.