Голос

Эрленд нашел кассету с нужной датой, на ней была подпись «входная дверь». Он вставил ее в видеопроектор, подключенный к небольшому телевизору. Про себя он решил, что нет необходимости просматривать кассеты, установленные напротив банковских окошек.

Начальница взглянула на свои наручные часы в золотом браслете.

— На каждой кассете записаны сутки, — со вздохом произнесла она.

— Как вы справляетесь с этим на работе? — спросил Эрленд.

— С чем? О чем вы говорите?

— С курением. Как вы поступаете?

— Разве вас это касается?

— Никоим образом, — выпалил Эрленд.

— Вы не могли бы забрать кассеты с собой? — попросила она. — Я не могу тут торчать. Я уже давно должна быть в другом месте и не собираюсь сидеть с вами, пока вы не просмотрите весь материал.

— Да, вы правы, — сказал Эрленд. Он взглянул на кассеты в шкафу. — Я возьму записи за две недели до убийства, четырнадцать кассет.

— Вы знаете, кто убийца?

— Еще нет.

— Я помню этого человека, швейцара. Я уже семь лет работаю в этом отделении, — объяснила она. — Неплохой мужик, мне кажется.

— Вы с ним не разговаривали в последнее время?

— Мы вообще никогда не разговаривали. Ни словом не обменялись.

— У него был счет в этом банке? — спросил Эрленд.

— Нет, мы не вели его дел, насколько мне известно. Я его ни разу не видела у нас в отделении. У него был капитал?

Эрленд принес кассеты к себе в номер и попросил установить телевизор и видеопроектор. Вечером, когда он начал просматривать первую кассету, зазвонил телефон. На проводе был Сигурд Оли.

— Мы должны либо предъявить Уопшоту обвинение, либо отпустить его, — напомнил он. — И у нас действительно ничего против него нет.

— Он жалуется?

— Не произнес ни единого слова.

— Попросил адвоката?

— Нет.

— Подготовь обвинение за хранение детской порнографии.

— Детской порнографии?

— У него в номере были кассеты с детской порнографией. Хранение подобного рода вещей запрещено. У нас есть свидетель того, что он просматривал эту гадость. Арестуем его за порнографию, а там посмотрим. Я не хочу, чтобы он отправился прямиком в Таиланд. Нам нужно выяснить, когда он уходил в город в день убийства Гудлауга. Заставим его попотеть еще немного в камере, а дальше — по обстоятельствам.

21

Большую часть ночи Эрленд просматривал записи.

Он перематывал пленку, когда на ней никого не было. Как и следовало ожидать, наибольшее оживление в банке царило между девятью утра и четырьмя пополудни, а потом оно заметно спадало, особенно после закрытия двух сувенирных магазинов в шесть часов вечера. Вход в отель был открыт круглые сутки, там располагался банкомат, которым иногда пользовались до поздней ночи.

Эрленд не обнаружил ничего примечательного в день, когда Гудлауг был найден мертвым. Людей, проходивших через вестибюль, было видно достаточно четко, но Эрленд никого из них не узнал. Когда он проматывал в ускоренном темпе пленку с ночной записью, люди вбегали в дверь со скоростью молнии, останавливались у банкомата и снова убегали. Некоторые из них проходили в отель. Он внимательно рассматривал этих людей, но не мог их связать с Гудлаугом.

Он обратил внимание на то, что этим выходом пользовался гостиничный персонал. Эрленд увидел старшего администратора, и толстяка-директора, и несущуюся вприпрыжку Осп и подумал, что она, похоже, рада убежать после работы домой. В одном кадре он различил Гудлауга, пересекавшего вестибюль, и остановил пленку. Это было за три дня до убийства. Он был один, медленно прошел перед камерой, взглянул на дверь банка, повернул голову, посмотрел в сторону сувенирных магазинов и снова исчез в отеле. Эрленд отмотал пленку назад и просмотрел запись с Гудлаугом еще раз, потом еще раз, и еще, и так четыре раза. Странно было видеть его живым. Эрленд остановил пленку на том месте, где Гудлауг заглядывал в банк, и принялся разглядывать его замершее на экране лицо. Так вот этот некогда юный хорист во плоти, человек, обладавший в свое время ангельски нежным детским голосом. Мальчик, своим пением заставивший Эрленда погрузиться в глубину самых болезненных воспоминаний.

Раздался стук в дверь, Эрленд выключил проектор и открыл Еве Линд.

— Ты спал? — спросила она и проскользнула мимо него. — Что это за пленки? — Ева Линд показала на стопку кассет.

— По делу.

— Продвигается?

— Нет, никак.

— Ты поговорил со Стиной?

— Со Стиной?

— Ну, Стина, о которой я тебе рассказывала. Ты спрашивал о проститутках в отеле.

— Нет, я не говорил с ней. Скажи-ка мне вот что. Не знаешь ли ты такую девушку, твоего возраста, по имени Осп, которая работает в этом отеле? У вас схожие взгляды на жизнь.

— Что ты имеешь в виду? — Ева Линд предложила отцу сигарету и огоньку и плюхнулась на кровать.

Эрленд сел у стола и посмотрел в окно, в непроглядную темноту ночи. Два дня до Рождества, подумал он. Потом все встанет на свои места.

— В плане негатива, — сказал он.

— Ты находишь, что я до такой степени отрицательна? — усмехнулась Ева.

Эрленд не ответил, и Ева, фыркнув, выпустила клубы дыма через нос.

— А ты, можно подумать, цветешь от счастья, — буркнула она.

Эрленд улыбнулся.