Голос блокадного Ленинграда

Темный вечер легчайшей метелью увит,волго-донская степь беспощадно бела…Вот когда я хочу говорить о любви,о бесстрашной, сжигающей душу дотла.Я ее, как сейчас, никогда не звала.Отыщи меня в этой февральской степи,в дебрях взрытой земли, между свай эстакады.Если трудно со мной — ничего, потерпи.Я сама-то себе временами не рада.Что мне делать, скажи, если сердце моеобвивает, глубоко впиваясь, колючка,и дозорная вышка над нею встает,и о штык часового терзаются низкие тучи?

Так упрямо смотрю я в заветную даль,так хочу разглядеть я далекое, милое                                    солнце…Кровь и соль на глазах!Я смотрю на него сквозь большую печаль,сквозь колючую мглу,                    сквозь судьбу волгодонца…Я хочу, чтоб хоть миг постоял ты со мнойу ночного костра — он огромный,                               трескучий   и  жаркий,где строители греются тесной гурьбойи в огонь, неподвижные, смотрят овчарки.Нет, не дома, не возле ручного огня,

только здесь я хочу говорить о любви.Если помнишь меня, если понял меня,если любишь меня — позови, позови!Ожидаю тебя так, как моря в степиждет ему воздвигающий берегав ночь, когда окаянная вьюга свистит,и смерзаются губы, и душат снега;в ночь, когда костенеет от стужи земля,—ни костры, ни железо ее не берут.Ненавидя ее, ни о чем не моля,как любовь беспощадным становится труд.Здесь пройдет, озаряя пустыню, волна.Это все про любовь. Это только она.

1952

3

О, как я от сердца тебя отрывала!

О, как я от сердца тебя отрывала!Любовь свою — не было чище и лучше —сперва волго-донским степям отдавала…Клочок за клочком повисал на колючках.Полынью, полынью горчайшею веетнад шлюзами, над раскаленной землею…Нет запаха бедственнее и древнее,и только любовь, как конвойный, со мною.Нас жизнь разводила по разным дорогам.Ты умный, ты добрый, я верю доныне.

Но ты этой жесткой земли не потрогал,и ты не вдыхал этот запах полыни.А я неустанно вбирала дыханьемтот запах полынный, то горе людское,и стало оно, безысходно простое,глубинным и горьким моим достояньем.…Полынью, полынью бессмертною веетот шлюзов бетонных до нашего дома…Ну как же могу я, ну как же я смею,вернувшись, «люблю» не сказать по-другому!

1952–1960

4

…И вновь одна, совсем одна — в дорогу