Голос друга

И вот мы услышали негромкий, хриплый голос старухи, — каркает, как ворона, не поймешь что. Кто-то из ребят засмеялся.

— По-русски читай! — крикнул Гриша. — Читай по-нашему!

Старуха замолчала. Сжалась вся, испуганно моргает. Потом снова стала читать. Читала она плохо, запинаясь. С трудом подбирала нужные слова. Я слушал, зевая, — в сон клонило. Дивился причуде своего дружка. И что дались ему эта книга, глупая эта старуха?

Но вот она вроде как освоилась с нелегкой ролью переводчицы и чтицы — читала быстрей, уверенней. Потекли страница за страницей. Я и не заметил, как прошла моя скука, — слово пропустить боялся. О сне и не думал. Оглянулся — вижу, много бойцов собралось вокруг. И командир наш, старый шахтер из Донбасса, стоит, слушает, покручивает сивый ус.

Что за диво? Никогда не переживал я раньше такого! И верно ведь — будто друг говорил со мною, со всеми нами. Старший друг, умный, верный. О самом заветном говорил — о том, что жило в душе каждого из нас, что нас в бой вело, что каждый чувствовал, да не умел выразить словами, особенно такими сильными, горячими…

Свечка, догорев, погасла. Усталая старуха уронила книгу на колени. Никто с места не сдвинулся — не хотелось расходиться. Хотелось всем вместе быть. Старуха ушла. Кто-то запел вполголоса. Потом все подхватили песню. Пели у нас душевно, — так только на Украине поют!..

Вот ведь, вспомнил о том вечере, как мы пели тогда, Вспомнил, на сердце потеплело…

…Дывлюсь я на небо, тай думку гадаю —Чому ж я не сокил, чому ж не литаю…

В прекрасной песне этой вылились наши чувства…

На рассвете разведка привела двух пленных. Один — маленький, вертлявый, с черными усиками на смуглом дерзком лице. Весело скалит зубы, лопочет: «Камрад, камрад, болшевик!» Другой — детина саженного роста, с рябым угрюмым лицом бедняка. Молчит, сумрачно уставившись в землю. Оказывается — французы. Кто только не топтал тогда нашу землю!.. Пленных допросили, — переводчицей была все та же старуха. Назвались рядовыми, сообщили о численности, о расположении своей воинской части. Отвели их в каменную конюшню, поставили часового.

Кто знает, что за французы? Может, случайно отстали от своих, может, разведчики. Не так-то просто было разобраться тогда в тех краях кто, где и с кем воюет. В феврале Херсон и Николаев захватили интервенты. В середине марта в Херсоне хозяйничал атаман Григорьев. А в апреле мы погнали незванных чужеземных пришельцев из самой Одессы…

Под вечер у барского дома опять собрались партизаны и старуха снова раскрыла книгу. Читала допоздна при свете костра, пока всю не прочитала.

И как же она поразила меня, эта книга! Можно сказать, всю душу перевернула… Думаю, с того времени и потянуло меня к книгам — понял я их силу, увидел их свет, озаряющий жизнь. Да разве один я увидел? Другие тоже. Ну, а Гриша сиял, будто награду получил.

Вот тогда-то и надумал он дать книгу пленным французам: «Пускай, мол, почитают. Небось земляк писал!..»

Рано утром пошли мы с ним к конюшне. Маленький, с усиками, шагал из угла в угол, беззаботно посвистывал. Другой спал на соломе. Гриша разбудил его, поделил между пленными кусок хлеба, тарань. Протянул маленькому книгу:

— Читай!

Тот присел на корточки у двери, долго листал книгу, задерживаясь на некоторых страницах. Морщил лоб, усмехался.

— Громко читай. Громко, понял? — сказал Гриша.

Француз засмеялся, покрутил головой. Возвращая Грише книгу, проговорил:

— Oh! Camarade! C’est un livre tout á fait mauvais[1]. Плёх, плёх! — сморщился, будто кислого попробовал.

— Плох?! — переспросил Гриша, хмуря брови. — Сам ты, вижу, плох!.. Тоже мне… «камрад»! А я ему, как человеку, хлеба дал!

Сунул книгу в руки другому пленному:

— Ну-ка, читай ты!

Угрюмый гигант неловко раскрыл книгу огромными своими ручищами — не привык, видно, иметь дело с книгами. Стал читать, шевеля губами. В конюшне — тишина. Только и слышно, как на крыше гомонят воробьи.

Пленный покосился на своего веселого товарища, исподлобья на Гришу взглянул. Но ничего не сказал.

Гриша смотрел на него, опершись на винтовку. Прошло минут пятнадцать-двадцать. Мне надоело глазеть на пленных.

Маленький француз, улыбаясь, быстро-быстро заговорил. А тот, другой, коротко ответил что-то, положил тяжелую квадратную ладонь на книгу, которую держал на коленях. Рябое некрасивое лицо его выражало растерянность, смятение, — он даже вспотел от волнения и торопливо вытер рукавом лоб.

— Ну вот, проняло, значит! — обрадованно сказал Гриша. — А ты говоришь — плохая книга! — погрозил кулаком маленькому французу.

И весь-то день пленный просидел с книгой. Заглянем в конюшню — сидит, читает. Один раз видели: маленький опять что-то говорит ему, а он молчит, уставившись в книгу.

На следующий день должны мы были выступать.

Чуть свет разбудил нас с Гришей шум, голоса. Смотрим, — партизаны толпятся у конюшни. Неужто пленные сбежали? Да нет, — не сбежали…