Голос из глубин

Для меня этот человек с рыжими хитрыми глазами, долгожитель, ненавистник моей родины и плохой художник-любитель, исступленно поносивший Пикассо, фигура отталкивающая, хотя одновременно для многих — не без некоей притягательности.

Мне рассказывал капитан Григ, как во время Ялтинской конференции Уинстон по развороченому фугасками шоссе ездил из Ялты в Севастополь, лежавший в руинах, чтобы отдать поклон своему предку, кости которого хранились на Английском кладбище времен Первой Севастопольской обороны. Когда машины следовали в своем охраняемом кортеже, одна застопорила ход. Из нее вылезла дочь Черчилля и спросила маленькую девушку, минера-добровольца Валю Елину: «Неужели у вас некому из мужчин разыскивать и обезвреживать мины?» Переводчик обратился к Елиной, та сняла ларингофоны с ушей, но не выпускала из рук свой щуп. «Вы так поздно вспомнили об открытии второго фронта, — ответила та. — А все остальное у дороги не расскажешь. Да вы и не поймете, миссис. Сытый голодного не разумеет, говорят у нас».

И вот еще, Рей, о чем не успел Вам рассказать в прежних письмах. Случайно, невероятно случайно, в другой заход свой я должен был пробыть в двух портах Англии сравнительно долгое время и смог принять участие в поездке по стране. В тот день машина остановилась в селении Бладон, мы зашли в маленькую таверну. Я смотрел из ее окна на старинную приходскую церковь и крохотное сельское кладбище. Был час сумерек и раздумья.

Выйдя из таверны и направляясь к церкви, спросил я гида, как называется она. И услышал в ответ: «Тут поблизости дворец Бленхейм герцога Мальборо, кузена Уинстона Черчилля. Здесь и похоронен он». Я направился на кладбище и через несколько минут стоял над могилой. На плите я прочел имя моего давнего противника. При жизни он кокетливо называл себя простым солдатом. Над моей головой всплыл на еще светлом, слегка вечереющем небе месяц. И будто он и вытолкнул как проклятье Уинстону строфу Колриджа тому, кто пустил на дно и вправду простых моряков:

И что там за решетка вдругЗатмила Солнца свет?Иль это корабля скелет?А что ж матросов нет?

На родовом кладбище захоронен весьма скромно персонаж, достойный шекспировских хроник. Но после того я еще встретился с ним — въяве, вживе. У Вестминстера. Там по соседству, в палате лордов, играл он в свои жутковатые игры, нередко используя в качестве бильярдных шаров головы миллионов людей. Громада его оплывшей фигуры, без шеи, с тяжелыми плечами, казалась в движении над людским прибоем, — мне чудилось, она дышит, колышется…

Вот, Рей, отвел с Вами душу. Письмо мое в один присест и не освоите, но не приношу извинений. Байка про Черчилля ведь заправдашняя и тоже выросла оттуда, со времен войны. Мы ж оба свои внутренние счеты с войной не закрываем. Не случайно и с доктором Конрадом случилась встреча, на какие-то часы уведшая вас обоих в те времена»…

13

«Привыкнуть к напасти — возможно ль?» — спрашивала себя Наташа, медля у дверей квартиры Амо.

Она тут бывала прежде только с Андреем, может, и всего-то раза три-четыре. Теперь в руках держала запасной ключ от квартиры и сумку с фруктами и соком.

Никак не могла примириться она с тем, что и узнала-то всего несколько недель назад: Амо непоправимо болен. Навещала его и в больнице, где-то изыскивая силы, чтобы при нем и виду не показать, какое отчаяние овладевает ею всякий раз, как убеждалась: он заметно слабеет, истончается тело, сильнее одолевают его головные боли, тошнота.

Не могла б раньше и вообразить, с каким самообладанием сам Амо будет относиться к убыли сил своих, к мукам, к неизбежному уходу. Он даже и не вступал в разговоры о возможностях современной медицины, какие вели при нем в палате другие больные, их родственники. Только просил побыстрее забрать из больницы.

— Я хочу побыть со всеми, ну, знаю, я в нагрузку, но ведь ненадолго.

Весь свой отпуск около него провел Ветлин. Василий Михайлович оказался отменной сиделкой, и только однажды, придя от Гибарова к Шероховым, капитан, на глазах которого Андрей никогда не видел и слезинки, разрыдался.

— Отчего такое чудо природы безжалостно она же убивает?!

Андрей в последние месяцы спал мало, а каждый свободный час рвался провести возле Амо.

Врачи, сестры, приходившие к Гибарову, удивлялись терпению его, самообладанию.

Теперь Наташа все еще стояла перед входом в его квартиру, на небольшой площадке, куда выходили обитые дерматином три двери, вслушивалась в чьи-то голоса за чужими дверями, за одной наяривали на проигрывателе бравурный марш. Она опять и опять набиралась решимости перед тем, как войти к Амо.

Вдруг вспомнила: месяцев девять назад, когда Андрей находился в экспедиции, Гибаров ухаживая за ней — она вывихнула ступню, Амо приговаривал: «Дружба понятие круглосуточное» — пожалуй, это не острота Светлова, а его мудрость. Так что не гоните меня, май систер. Одно удовольствие, пользуясь вашими страданиями, за вами и поухаживать».

Но тогда была сущая ерунда по сравнению с обрушившимся на них теперь.