Голос крови

И как Виктория могла ее любить, раз она вовсе не была ее дочерью? Отдать собственное дитя за то, что оно оказалось больным! Разве сможет мать вытеснить такое из своего сознания? Не сможет. Рано или поздно она покончит с собой. Чувство вины когда-нибудь убьет ее.

Ведь именно в сентябре тысяча девятьсот девяносто первого года она покончила с собой. В сентябре тысяча девятьсот девяносто первого года умерла ее родная дочь. Фиона узнала это на главной странице Карлы Арним. Значит, Виктория знала, у кого росла ее дочь. Неужели у нее был план украсть Фиону, именно Фиону? Неужели она специально выбрала Арнимов, чтобы получить «идеального» ребенка? Или ей было все равно, какую взять девочку, лишь бы та была здоровенькой и приблизительно такого же возраста? На эти вопросы теперь уже не будет ответа. Виктория умерла. Роджер не посвящен в ее секреты. А этот Чандлер-Литтон бесследно исчез. Бен звонил полчаса назад. Ему это едва не стоило жизни. Фиону передернуло.

– Если бы у шотландского адвоката, который с недавних пор у меня появился, не было таких великолепных связей в английской прокуратуре, мы бы ничего не узнали. А так: он с женой улетел через Лондон в Торонто, там его след теряется. Мне очень жаль.

Удрал, трус несчастный! Но теперь он был ей больше не интересен, так как она уже знала, кто ее родители.

После того как Бен прошлой ночью уехал, они с Патрисией путешествовали по Сети. Карла Арним, некогда заметная фигура в берлинском свете, еврейка, родилась в США. После смерти родителей возглавляла известный аукционный дом и несколько принадлежащих ему галерей. Была замужем за выдающимся пианистом Фредериком Арнимом, пользующимся мировой известностью. Ирония судьбы заключалась в том, что не только Виктория следила тогда за судьбой Арнимов. Во время учебы в университете Фиона тоже занималась темой «Аукционный дом „Маннгеймер_—Арним“». Частная жизнь Арнимов тогда не представляла для нее интереса, только выставки и аукционы. И у нее были CD с записями Фредерика Арнима. Да и у кого их не было. Среди прочего запись семидесятых годов – полное собрание Гайдна.

Она смутно помнила выступления Фредерика Арнима двадцатилетней давности, на которые он всегда приходил со своей больной дочерью. Роджер закрывал Фионе глаза. «Не смотри, – говорил он, – а то тебе будут сниться кошмары». Но она смотрела, любой ребенок на ее месте посмотрел бы, и она не испугалась этого вида. «Какая старенькая девочка», – сказала она, а Роджер встал и выключил телевизор. Потом, спустя несколько лет, она увидела в магазине секонд-хенда плакат какого-то фонда: Фредерик Арним вместе с неким американским врачом, имени которого она не запомнила, призывал жертвовать средства на исследования болезни, которой страдала его дочь. Название болезни она тоже не запомнила. Но на плакате она увидела это лицо – лицо девочки, которую она видела на экране телевизора, – лицо старой девочки. И ведь ничего, ни тени догадки, ничего она не почувствовала! С таким же успехом ее отцом мог быть Мэл Гибсон. (Если посмотреть с такой стороны, то Фредерик Арним был, пожалуй, не самым плохим вариантом.) Арним никогда не разыскивал свою дочь. Для него дочерью была та старенькая девочка.