Голос крови

Максим, судя по всему, счёл, что палантин – простая обёртка, в которую его отец закутал главное: два сложенных листка. На листе поменьше Серхио уверенным почерком выписал стихотворение Джона Китса. Не самое удачное. Слишком уж туманное, бесноватое. Узнав от переводчика, что это именно стихотворение, а не письмо или какое-то зашифрованное указание, Артуро удивился. Не понимал, зачем Серхио положил его в сейф. В этом не было логики. Теперь же, после всех слов Максима, Артуро заподозрил в строках Китса заурядную дань сентиментальности. Возможно, они что-то значили для жены Шустова, ведь именно ей предстояло первой заглянуть в сейф. Странная забава для расчётливого человека, каким был Серхио.

Когда страшусь, что смерть прервёт мой труд,И выроню перо я поневоле,И в житницы томов не соберутЗерно, жнецом рассыпанное в поле,Когда я вижу ночи звёздный ликИ оттого в отчаянье немею

<…>

«Зерно, жнецом рассыпанное в поле», а точнее, «мыслей полновесное зерно» – это про хлебные крошки? Шустов-старший боялся, что жена не справится с его загадками и в итоге не пройдёт по намеченному им пути? А «власть любви уже не свяжет нас»? Чего Серхио добивался? Хотел показать, что грустит из-за расставания с женой и сыном? Артуро поморщился. Напрасная сентиментальность.

Второй из завёрнутых в палантин листков был в три раза больше. Его изучение в своё время отняло у Артуро немало сил.

– Что это? – спросил Максим.

– Карта.

Перед ними в самом деле лежала нарисованная от руки карта. На ней был схематично изображён западный залив озера Титикака с подписанными названиями основных городов и поселений: от царственного Пуно до крохотных Уа́та и Мольо́ко. Кроме того, Серхио отметил группу островов У́рос – один из них выделил красными чернилами.

– Титикака… – задумчиво произнёс Максим.

Наверняка вспомнил вторую открытку Гаспара – ту, на которой красовался башнеобразный склеп айма́ра. Правильно. И Артуро три года назад уловил эту связь. Тогда заподозрил, что за ней скрывалось что-то действительно важное.

– Правильно говорить «Титикхакха», – отметил Артуро. – Иначе…

Аня приучилась синхронно переводить их разговор, и, прежде чем она успела договорить последние слова, вмешался Дима:

– Иначе вместо «серой пумы» получится «седой дядя».

– А вы действительно времени зря не теряли, – рассмеялся Артуро.

– Что? – не понял Максим.

– «Титикхакха» на языке кечуа означает «серая пума», – пояснил Дима. – Индейцы так назвали озеро в честь священной скалы на острове Солнца. «Кхакха» – пума. А простое «кака» с кечуа переводится как «дядя». Я это прочитал у Гарсиласо в его «Подлинных комментариях».

Артуро кивнул с притворным одобрением. Если бы не усталость, он бы, пожалуй, не сдержался и объяснил, почему не стоит начинать изучение инков с противоречивого труда Гарсиласо. Не самый надёжный источник.

Максим их не слушал. В сосредоточении хмурил обгоревшее на солнце лицо. Изучал карту и единственный, оставленный Серхио комментарий: «В свете лунных огней». Ещё одна сентиментальная глупость. Под этими словами значилась дата: «20.03.2015». Лунные огни… Должно быть, очередная отсылка к воспоминаниям, связывавшим Шустова-старшего с его женой, вроде строки́ из Китса: «Когда я вижу ночи звёздный лик». А вот значение даты до сих пор оставалось невыясненным.

– Здесь отмечен остров, – Максим ткнул пальцем в красный кружок.

– Всё верно, – кивнул Артуро. – Отмечен. Один из островов Islas de los Uros, где до сих пор живут наследники народа урос.

– И что с этим островом?

– Он затонул.

Максим, прищурившись, взглянул на Аню. Подумал, что она ошиблась с переводом.

– Да-да, затонул. – Артуро отошёл от стола. Опасался из-за усталости рассказать лишнее, но в конечном счёте рассудил, что скрывать тут нечего. – Видите ли, урос ведут обособленное, во многом традиционное существование. Они до сих пор живут на плавучих островах, которые сами же строят.

– И что это за… плавучие острова?

– Фундамент – из крупных блоков дёрна с живыми корнями тростника. Люди урос связывают их в один громоздкий плот метровой толщины, а сверху – наискось, слой за слоем – двухметровой прослойкой укладывают сам тростник. Там хоть прыгай, хоть бегай. Но больших островов они не собирают. В лучшем случае сорок на сорок метров. Там же из тростника возводят хижины, сараи, общинные дома.

– И эти острова… плавают? – с недоверием спросил Максим.

– Могли бы плавать, да. Но люди урос бросают якоря. Не хотят, чтобы ураганный ветер отнёс их куда-нибудь в сторону Боливии. Некоторые из урос вообще не знают твёрдой почвы. На воде рождаются, учатся, работают и умирают.

– И чем они там, на своих островах, занимаются? – поинтересовался Дима.