— Ты думаешь, мы не пытались с ним разговаривать? Конечно, пытались. Но Адам не стал нас слушать: он слишком увлекся тобой и не желает смотреть в лицо фактам. А факты таковы: вы слишком разные, вы из разных миров. В нашем мире тебя не примут, так же как и его — в твоем. Если ты такая умная, как о тебе Адам рассказывал, то должна это понимать, Соколова. Лучше остановиться сейчас, пока все не зашло слишком далеко, понимаешь? Я хорошо знаю своего друга и вижу, что сейчас он неадекватно воспринимает реальность. Он чересчур сильно к тебе привязался и сам ни за что не оставит тебя в покое, хотя потом наверняка будет об этом жалеть. Мы — его друзья и обязаны помочь ему этого избежать, раз уж он сам не в состоянии воспринимать доводы разума. Только поэтому мы обращаемся к тебе, надеясь, что ты в отличие от него сможешь отодвинуть в сторону ненужные эмоции. И мы просим тебя: прекрати это. Нас он не стал слушать, но тебя послушает. Просто перестань с ним общаться. Поверь, для вас обоих так будет лучше.
Я ошарашено воззрилась на Рустама. Его речь произвела на меня огромное впечатление. Сказать, что я удивилась — значит, ничего не сказать. Никогда бы не подумала, что мрачный и молчаливый Рустам способен на столь длительный монолог с таким глубоким смыслом, да еще и оказался таким заботливым: ради спокойствия дорогого друга готов почти на все. И ведь не скажешь, что его доводы и опасения не имеют смысла. Я и сама недавно задумывалась о том же, так как чувствовала, что сама слишком сильно привязалась к Идолбаеву, и пришла практически к таким же выводам. Но потом решила: все, что не делается — к лучшему, из всего можно извлечь полезный опыт. И пусть он даже не будет позитивным, зато в конце жизни я не буду жалеть о том, что упустила что-то важное, отвернувшись от этой дружбы. К тому же шестое чувство мне подсказывало, что его чеченские друзья опоздали: между нами уже установилась прочная дружеская связь, и теперь разорвать ее будет не так-то просто. Однако, для Рустама, конечно, это не довод. И что же мне теперь ему ответить? Как ему объяснить, что если пытаться разделить нас будет только хуже? Ясно как божий день, что просто так отмахнуться от его слов мне не удастся — вон как гипнотизирует меня холодными глазами, словно удав кролика. Сразу видно: будет выжимать у меня отречение от Идолбаева до победного конца. Что же делать? Этот чеченец оказался на удивление умен, может попытаться логически убедить его, что вмешиваться в наши отношения — себе дороже?
Я постаралась собрать расползающиеся мысли в кучу и хоть как-то их систематизировать:
— Рустам, ты беспокоишься об Адаме, я понимаю. Но ты не представляешь, о чем ты меня просишь. Я уже достаточно хорошо знаю его, чтобы понять: наш друг — натура увлекающаяся. Если ему что-то интересно или любопытно, его и бронированный поезд не остановит! С чего ты взял, что он меня послушает, раз не послушал вас — своих лучших друзей? Ты же знаешь, как Идолбаев может среагировать, если что-то идет не так как он задумал. Мне совершенно не хочется его злить. И вам не советую.
К тому же, я думаю, ты зря беспокоишься. — вспомнила я свои старые доводы — Мне кажется, что я для Адама всего лишь необычная игрушка. Когда он наиграется, то переключится на что-нибудь другое и сам оставит меня в покое. Но до тех пор, пока этого не произошло, ему лучше не мешать. Иначе ваше вмешательство может привести к противоположному результату и повлечет за собой непредсказуемые для всех нас последствия.
Но умный чеченец не купился на эту удочку:
— Ты ошибаешься. Я знаю Адама уже два года и имею возможность сравнивать. Поэтому я точно могу сказать: ты для него не игрушка. Вот те, кто были до тебя — те да, игрушки. А ты — нечто гораздо большее, к тебе он относится совершенно по-другому, и именно поэтому я и беспокоюсь. Я знаю, что он к тебе прислушивается, так используй это свое влияние во благо! Конечно, не исключено, что он рассердится, но, уверен, ты с этим справишься. Ты и не таким его видела и ничего, как-то жива осталась. Еще раз повторяю: в твоих же интересах прекратить общение с ним и чем скорее, тем лучше! Сделай это и я обещаю, что мы больше никогда тебя не побеспокоим. Правда, Али?
— Да, Соколова. Хватит ломаться. А то тебе же хуже будет. Мы тебя просим пока по-хорошему, но если ты не понимаешь — то ведь и по-плохому можем попросить… — угрожающе нависнув надо мной, вставил Али свои пять копеек.
Рустам поморщился на эту грубость, но вслух ничего не сказал. И я поняла, что в целом он с Али согласен и если потребуется для моего убеждения перейти на угрозы, то он и это сделает. Мне стало как-то очень не по себе, но тут меня спас преподаватель по основам бухучета. Он уже шел в кабинет и, увидев нас вне аудитории, сказал:
— Вы ведь студенты из группы БО-303, верно? Если не хотите, чтобы я засчитал вам отсутствие на семинаре, советую выползти из этого угла и как можно скорее пройти в аудиторию — пара уже началась.
Я облегченно вздохнула, мысленно возблагодарив Господа и Виталия Сергеевича за эту передышку: