Голос во тьме

«Но я же согласилась на такое. И они бы согласились! И вы тоже! Любой согласится на все, чтобы вернуть единственную… единственного… единственную из всех… – Женщина дернула рукой в ремне. – Господи, она же была единственной из всех!»

– Из скольких?

«Из семерых, – прошелестела она. Бреннон слабо вздрогнул. – И я бы вернула им ее, я бы нашла тело…»

– А остальные?

Она непонимающе уставилась на комиссара.

– Остальные девятеро? – спросил он. – Еще девятеро девушек? Их бы вы вернули?

Женщина судорожно вздохнула и отвела глаза.

«Нет. Они должны были умереть, чтобы я могла взять их части. Но я выбирала не единственных. Я бы никогда не выбрала единственного!»

Бреннон задумчиво кивнул и встал.

– Усыпляйте, – сказал он Редферну. Тот поднял на комиссара вспыхнувшие глаза, и Натан быстро добавил: – Не насмерть.

Женщина дернулась в ремнях:

«Но я бы вернула им девушку! Я бы вернула ее! Клянусь, я бы вернула!»

– А остальных нет, – заключил Бреннон. – Видимо, даже не собирались.

«Но я должна была! Ради Ноэль! Я должна…»

Редферн полил платок красноватым зельем из флакона и прижал к лицу женщины. Голос в голове Натана захлебнулся в низком гуле и стих. Пироман постоял над ней и переместил ладонь на ее горло. Бреннон коснулся его плеча:

– Идем. Здесь закончили.

* * *

Они вышли из спящей зачарованным сном больницы. Бреннон отдал свою маску дежурящему на крыльце сержанту, объяснил, что случилось, и велел открыть все окна в здании. Редферн молча стоял рядом, опустив глаза, и только время от времени поглядывал на комиссара. Натан каждый раз чувствовал его пронизывающий, пристальный взгляд – будто пироман касался его рукой. Раздав распоряжения, комиссар зашагал к воротам больницы, погруженный в мысли об этой женщине, и не сразу понял, что Редферн идет за ним.

– Вам чего? – беззлобно спросил Бреннон, ощутив наконец слабую благодарность. Пироман уставился ему в лицо, и взгляд его стал удивленным, и напряженным, и растерянным.

– Как вы это делаете? – спросил Редферн.

– Что? – Бреннон направился к департаменту: дела не ждали.

– Вот это. – Пироман не отставал и все порывался на ходу заглянуть в лицо комиссару. – Что вы с ней сделали? Почему она вам все рассказала?

– Это называется допрос подозреваемой.

– Это не допрос! – воскликнул Редферн. – Я знаю, что такое допрос, меня допрашивали, и я допрашивал!

– Могу представить, – хмыкнул Бреннон. – А ну говори правду, не то пальцы отрежу.

К его изумлению, пироман покраснел. Ну, не то чтобы как помидор, но на скулах выступили бледно-красные полосы.

– А как еще? – с досадой бросил он. – Если надо добиться признания?

– Мне не нужно добиться признания. Мне нужно, чтоб правду рассказывали. А когда человек говорит, он проговаривается.

– И вы с ними говорите? – недоверчиво уточнил Редферн.

– А то ж.

– Вы со всеми беседуете, как с этой?

– Зачем? С каждым по-своему.

– Но она хотела убить Маргарет! Убила девять девушек! А может, черт знает сколько еще!

– Я знаю, – спокойно произнес Бреннон. – А еще я знаю почему. Чуете разницу? Знать, что кто-то убил, и знать почему – в этом разница. Вам достаточно знать кто, и вы тут же раскладываете костерок. А мне надо знать почему, чтобы доложить в суде.

– В суде! – с глубочайшим презрением фыркнул пироман.

– Это называется правосудие. Равное для всех. Уловили?

Какое-то время пироман молча шел рядом, потупив взгляд, – думал. Бреннон аж чуял, как у него в башке колесики вертятся.

– Но она не получит равного правосудия, – неожиданно сказал наставник Пегги и поднял глаза на комиссара. – Вы же понимаете, что ее никогда не осудят за то, что она некромантка, собрала некроморфа и хотела вырвать из тела Маргарет душу, дабы вселить на ее место свою дочь. Вам просто не поверят.

Комиссар замедлил шаг. Вот оно что! Вот что значит «вселение», о котором он уже собирался спрашивать Лонгсдейла.

– Ее осудят за девять убийств и похищение и повесят.

Пироман схватил его за плечо, и Бреннон чуть не отпрыгнул.

– Вам этого довольно? – спросил Редферн; комиссар невольно вздрогнул от этого взгляда – жгучего, сосредоточенного: казалось, что пироман пытается заглянуть ему прямо в душу.

– А вы бы сожгли. Прям живьем на площади.

– Сжег бы? – Пироман подался вперед, и его нос едва не задел нос комиссара. – Спросите меня, – неожиданно прошептал он. – Вы еще ни разу не спрашивали – кто я, и что я, и зачем мне нужно… спросите меня, вы же хорошо спрашиваете! – Его глухой голос стал требовательным и страстным. – Спросите меня, ну же!

– Не так же сразу. – Бреннон осторожно отодвинулся, стряхивая завораживающее действие этого фанатичного взора. – Хотя бы не на улице.

По лицу пиромана скользнула ехидная усмешка.

– Что, в допросной? Снова призовете на помощь ведьму?

Комиссар задумчиво посмотрел на него.

– Неужели вас так часто били, чтобы получить ответ, что вы отвыкли от нормальной беседы?

Усмешка Редферна исчезла, губы и зубы сжались так, что желваки проступили. Бреннон ждал злобной колкости, но лицо пиромана вдруг снова изменилось.

– Вы действительно не догадывались, что она со мной сделает? – неожиданно мягко спросил он.