Голос зовущего. Рассказы

— Ах, не знаете? — переспросила она с расстановкой. Прежде она глядела на меня внимательно и доверчиво, теперь взгляд ее стал холодным, отчужденным.

— У вас что-нибудь болит?

— Понимаете, — сказал я, — моя болезнь не совсем обычная. Мне о вас так много говорили, что я заболел от любопытства.

Она не ответила, мы молча смотрели друг, на друга.

Наверное, солнце укрыла туча, потому что свет за окном потускнел. Мы молчали, пока солнце не вышло из-за тучи и окно опять не озарилось. Молчание длилось три или четыре секунды.

— И никакие лекарства не помогают? — спросила доктор.

— Помогают, но чтобы окончательно вылечиться, я должен вас видеть чаще.

— Это ничего не даст, — ответила доктор, даже не улыбнувшись. Думается, она напускала на себя строгость.

— Спасибо, — ответил я так же серьезно.

— Всего хорошего!

Я миновал пустую приемную, пустую переднюю. На пороге сидел серый кот, глядя на меня задумчиво и мудро. Сбежал вниз с крыльца, заскрипели ступеньки, а мне показалось, что за спиной ухмыляется кот.

Я вернулся в сушилку, и мы дотемна таскали мешки с пшеницей.

— Видала она таких, — говорил презрительно Симер. — У нас тут все к ней подкатывались. И всем, как говорится, от ворот поворот.

— А вдруг мне не будет поворота?

— Подумаешь, какой нашелся! — усмехнулся Симер. — Чем ты лучше других?

— Послушай, — прервал я его, — ты бы рассказал о ней поподробней.

— У нас она первый год. Только что институт окончила. Старушенции души в ней не чают. Такая умная, чуткая! Парни тоже в ней души не чают, но, конечно, по другой причине. Обступили ее, как олени копну сена.

Тут она и замкнулась в себе.

— Вот именно, — сказал я, — как олени! Тут замкнешься…

На следующий день опять стучала веялка, ползла со скрипом лента эскалатора с зерном. Столб света заглянул в распахнутую настежь двустворчатую дверь, а это означало, что настал обеденный перерыв.

— Пойду, пожалуй.

— Мало тебе одного раза, да? — усмехнулся Симер.

— Мало.

Доктор сидела за столом, читала «Образы Италии».

— Здравствуйте.

— Добрый день.

Больше мы не сказали ни слова. Она сидела, читала.

Я стоял у дверного косяка и смотрел на нее. За окном шумели липы. За липами громыхала машина. В парке смеялись дети.

— До свидания, — сказал я.

— Всего хорошего, — ответила она.

Я каждый день приходил в амбулаторию. Вверх по скрипящим ступенькам, мимо ухмыляющегося кота, через пустую переднюю, пустую приемную — в кабинет с белыми стенами. На третий день она кривила губы, на четвертый улыбалась, на пятый — рассмеялась.

На шестой — лед был сломан.

Я хотел остаться серьезным до конца. И еще на крыльце напустил на себя мрачность. Когда вошел в кабинет — она, по своему обыкновению, сидела за столом. Я забыл сказать «здравствуйте», только притворил за собою дверь.

У нее на глазах были слезы.

— Что случилось? — спросил я.

Мне показалось, ее кто-то обидел, я разозлился, я готов был растерзать обидчика.

— Перестаньте, прошу вас, — проговорила она. — Как вам не стыдно.

Тут я понял, что обидчик — я сам.

Поселок остается поселком. И, конечно, мои хождения не остались незамеченными, а злые языки разносили молву, что молодая врачиха нашла наконец ухажера по душе. Представляю себе, как об этом шептались кумушки и с какой охотой их слушали.

Теперь было ясно: доктор ко мне равнодушна. Об этом я прочитал в ее глазах. Я пожалел о том, что докучал ей своими частыми визитами. И вдруг я покатился со смеху.

— А знаете, — проговорил я с перекошенным от смеха лицом, — я уж было решил, что влюбился!

Чего тут смешного, когда человек влюбляется?

Но я смеялся так заразительно, что доктор, не сдержавшись, рассмеялась вместе со мной. Окно было открыто, а мы смеялись так громко, что люди, проходившие по липовой аллее, косились в нашу сторону. По саду улепетывал кот, перепуганный приступом нашего смеха.

— Вот обыватели, — все еще смеясь, сказала доктор.

— Именно, обыватели! — согласился я.

— Мы, — сказала она, — мы с вами обыватели!

— Но и они, они тоже!

— Да, они тоже!

— И мы!

— Ну да, и мы!

— Вы не сердитесь? — спросил я.

— Нет, теперь уже не сержусь.

Мы как-то сразу почувствовали себя старыми друзьями. Говорили о Риге, об органных концертах, о липах и липовом чае, о людских характерах и причудах больных. Потом я сказал, что на днях уезжаю. Завтра воскресенье, а в понедельник рано утром уезжаю.

— Завтра праздник урожая, — сказала она.

— Да, праздник.

— Пойдете?

— Непременно!

— Ну, тогда до завтра!

В воскресенье мы встретились в парке. После концерта были танцы. Наскоро сколоченный помост прогибался от тяжести танцующих.

У буфета мы пили пиво, прямо из бутылок, потом танцевали. Народу было много. Люди убрали хлеб, обмолотили, засыпали в амбары, теперь можно было поразвлечься, что они и делали. Солнце закатилось, в парке зажгли электричество, танцы продолжались. Мы встретили Симера с ребятами.

— О-ла-ла! — удивился Симер. — Не хотите выпить за компанию?

Доктор призналась, что предпочла бы танцевать, и опять мы с ней танцевали.

— Ну, мне пора, — сказала она.

— Мне тоже.