«Голоса снизу»: дискурсы сельской повседневности

Только что перед нами предстал органически свойственный рассказчице, буквально круговой обзор разнообразных обстоятельств повседневной станичной жизни. Люба видит все – от погруженной в раздумья школьной директрисы и озорника Пети до своего крохотного внука и президента России Медведева с премьером Путиным. Такого рода феноменологический размах указывает на фундаментальное качество дискурсов, в частности, крестьянской повседневности. Мир в них фактологически разнообразен, но не разнороден. Взятый в дискурсивной проекции, этот мир принципиально однороден, поскольку в нем нет второстепенного, окольного, пустякового. Нет в нем и абсолютно центрального, определяющего, приоритетного. Этот мир не нуждается в придирчивой, переворачивающей разборке и дискурсивно явлен как он есть, сплошняком – «как выпало». И вот что примечательно – многие нарративы, выговариваемые «голосами снизу», поразительно напоминают по своей выстроенности достаточно обширный корпус художественных текстов второй половины XX века, который жанрово был обозначен литературоведами как вещизм

(или

шозизм

, от фр. chose – вещь), как «поток вещей». Один из видных представителей этого направления, Ален Роб-Грийе, писал: «Мир не является ни значимым, ни абсурдным. Он просто есть». Литература «вещизма» в свое время явилась результатом поисков новых жанровых форм, в частности нового романа (антиромана). Этим была занята, в частности, французская интеллектуально-художественная элита (Мишель Бютор, Натали Саррот, Клод Симон). Бывают «странные сближения» и крайности сходятся. Деревенская домохозяйка и школьная уборщица Любовь Курановская тоже может (пусть факультативно) войти в этот список. Она в нем принципиально не посторонняя. Но в отличие от программной писательской позиции, заставляющей обдуманно изготавливать, производить, составлять текст, наша рассказчица свободно, без задней мысли, простодушно и поэлементно разворачивает перед заинтересованным слушателем дискурс нерассуждающего приятия текущей картины ее мира – хотя и не слишком просторного, но родного, станичного, не однажды пройденного вдоль и поперек.