Голова Якова

Знакомым, которые спрашивали, живут ли здесь его родственники, Яков сообщал, что у него в Киеве брат. «Он работает методологом. Да, методологом. Нет, методолог – это не учитель, учитель – это методист. Нет-нет, методология не имеет отношения к аспирантуре. Это, знаете, политика, уважаемый, да – политика. Он в политике, мой брат. Нет, вы не слышали о нем… Это же методологи. Они, знаете, обычно не светятся. Серые кардиналы. Говорите, звучит зловеще? Так вся политика в Украине звучит зловеще. А я чем занимаюсь? Ну… в Киеве есть неплохая студия звукозаписи. Я там… звукорежиссер. Да, звукорежиссер. Почему так? Почему не пишу сейчас музыку? Это уже вопрос личного характера. Краков? Да что вы сразу "Краков"? Краков – это Краков. Краковская консерватория дала свое, безусловно. И я этого не отрицаю. Это то, что делает человека, так сказать, человеком. Но наши реалии, как вы знаете… Где Краков, а где наши реалии, вот в чем дело…»

Брат никогда не называл своих депутатов «шефами» – исключительно «клиентами». «Я ни на кого не работаю, – объяснял брат, – я предоставляю консультации. Почувствуй разницу».

Якову это нравилось. Он тоже мечтал о неприкосновенности и суверенности.

Якову это нравилось. Он чувствовал разницу, но болезненные мысли о собственном положении побуждали приложить к своей психической ране что-нибудь успокоительное. Например, такую мысль, как «Зато у меня есть Майя».

Среди конкретных результатов успеха брата можно было назвать увеличение веса с семидесяти пяти до восьмидесяти девяти килограммов. Или приобретение нескольких костюмов из итальянского сукна, сшитых у модельера из Франции.

Что касается последнего трофея брата – «ленд крузера» патриотического черного цвета – то радости от него было мало. В столичных пробках машина становилась похожей на ползучий черный катафалк.

Столица – город элегантных катафалков и клаксонистых гробов на колесах. Частные домовины своими выхлопами перекрывали кислород коммунальным гробам, коммунальные гробы уплотняли пассажиромассу и включали погромче радио «Апокалипсис», и становилось понятно, что убежать не удастся никому.

Никто из гробов и не убегал.

5

Жизнь Якова в столице складывалась не так удачно, как у брата. Он работал звукорежиссером в небольшой, но богатой компании. Ее владелец, если верить сплетням, открыл ее под свою любовницу, из которой будто бы мечтал сделать артистку.

Работники студии в эту байду верили мало. И дело не в профессиональном цинизме. Рентабельность студии была гораздо ниже тех денег, которые тут платили. Собственники студии в финансовый кризис не верили, исповедовали совершенно другую религию. Это было хорошо.

Плохо было то, что работа на студии вызывала у Якова печеночную колику. Прятать за щекой музыкальное образование размером с гору Синай и приветливо улыбаться при этом – похоже на ад в духе Данте. Семь лет музыкальной школы имени Соломин Крушельницкой, три года музыкального училища имени Лысенко, два года киевской консерватории и, наконец, пять лет консерватории в Кракове. Едва ли не каждый день лицо молодого звукорежиссера перекашивалось в странной ухмылке. Коллеги считали это желаемой нормой профессионального цинизма. Опытный эскулап сразу распознал бы желчнокаменную болезнь.

Один знакомый из Львова, с которым Яков учился в Кракове, жаловался: концертным исполнением партии на фортепиано он зарабатывает больше, чем как автор этого же концерта. Теперь Яков, обогащенный опытом, мог ответить на это так: еще больше можно получать, сидя во время концерта в будке звукорежиссера.

Той осенней порой, о которой идет речь, Яков пал так низко, что уже подумывал о написании музыки для компьютерных игр. Одна российская контора предлагала составить несколько тем и придумать озвучку персонажей: орков, гоблинов, драконов и прочей нежити.

В Кракове он размышлял над тем, чтобы продолжить обучение в Парижском институте электронной музыки под руководством самого Пьера Булеза (декан обещал похлопотать), и даже понятия не имел, что в мире существуют заказы на такие вещи.

6

Два года, которые молодой композитор провел в Украине после отказа продолжить drang nach Westen, он использовал для того, чтобы изолироваться от всего мира. Разъезжать до возраста Христа по стипендиям, жить в резиденциях, писать музыку, которую будут покупать за приличные деньги, – все это он послал к черту и под этим дерзко расписался. Какое-то время ему еще писали профессора из консерватории. Все комплименты про уникальность дарования и потребность Европы в его потенциале он пропускал. Письма оставлял без ответа. Так он давал понять, что его решение неизменно.

Он поселился у отца, в семейном гнезде возле Львова. На заработанные во время учебы деньги обустроил домашнюю студию. Получив в столичных кругах хорошее реноме, начал писать музыку для телешоу и отечественных сериалов. Самая кассовая вещь – музыка к сериалу «Люцифер» про повстанцев УПА, который купило португальское телевидение.