Голова королевы

Уэстфилдцы привыкли к странностям своего ведущего актера, но время от времени он их все же удивлял. Когда Лоуренс созвал труппу на собрание, они не ожидали ничего особенного. Сначала он, по обыкновению, произнесет речь, упрекнув коллег в «ужасных ошибках», потом похвалит за какие-нибудь недавние успехи, а в конце напомнит о том, что им приходится постоянно соперничать с другими труппами, и призовет не жалеть сил для прославления «Уэстфилдских комедиантов».

Но в это утро все вышло иначе. Фаэторн даже выглядел как-то по-другому. Вместо живого и энергичного Лоуренса пред ними предстал скучный и изнуренный человек. Тут же пошли шутки насчет бессонной ночки.

— Не мудрено, что Лоуренс еле ходит, — обратился Барнаби Джилл к Эдмунду Худу громким шепотом. — Леди сломала ему мужское достоинство!

— В самом деле, что это с ним такое? — недоумевал Худ.

— Во всем виновата похоть, Эдмунд. У него пресыщение.

Вместо того чтобы обрушить на актеров словесный водопад, Фаэторн говорил тихо и без всякого выражения. Никаких порицаний, никаких похвал, никаких вдохновляющих напутствий. Одной рукой Фаэторн оперся о косяк.

— Доброе утро всем вам, джентльмены. Я хочу поговорить о нашем будущем, — Фаэторн подавил зевоту. — Следующие полтора месяца мы будем играть в основном здесь, а еще в «Красном льве» в Степни, в «Голове кабана» близ Алдгейт, в «Куртине» и в «Ньюингтон-Батс». Кроме того, мы дебютируем в «Розе». — Еще зевок. — Репертуар следующий: «Любовь и счастье», «Две девицы из Мильчестера», «Безумие купидона», «Королева Карфагена», «Брак и озорство» и… — веко еле заметно задергалось, — «Гектор Троянский». На этом все, джентльмены. — Раздался гул голосов. Лоуренс Фаэторн повысил голос: — И вот еще что!

Сразу же воцарилось молчание. Лоуренс никуда не торопился.

— Вот еще что, джентльмены, — повторил он обыденным тоном, словно собирался сообщить незначительную новость. — «Уэстфилдских комедиантов» пригласили на Рождество… сыграть при дворе.

Известие было встречено ликованием, и Фаэторн с улыбкой наблюдал за своими подопечными. Казалось, к нему полностью вернулось привычное расположение духа, и он разделял всеобщую радость. Выступление при дворе не принесет больших денег, зато сразу поднимет статус труппы на новый уровень. В прошлом году во время рождественских торжеств подобной чести удостоилась труппа Банбери — теперь уэстфилдцы потеснили их.

Николас Брейсвелл наблюдал за происходящим с кривой усмешкой. Фаэторн не мог просто рассказать хорошую новость коллегам, нет, он устроил целое представление, напустив на себя усталость, чем ввел всех в заблуждение. Николас вглядывался в лица собравшихся в гримерке и видел, какое сильное впечатление известие произвело на всех. Но более всего Николаса интересовал Сэмюель Рафф. Актер сидел в уголке, его глаза горели, как у человека, чья мечта сбылась. Актер-неудачник, изгнанный из театра, а потом спасенный от безвестности. Вместо того, чтобы на Рождество доить коров в Норидже, он будет выступать перед королевой Елизаветой. Николас очень радовался за приятеля.

И тут на него налетел Лоуренс.

— А ну-ка иди сюда, иуда!

— Все прошло хорошо вчера вечером?

Смех Лоуренса заглушил шум. Обняв Николаса, Фаэторн вывел его на сцену, уже сооруженную во дворе.

— Почему ты не сказал мне, что это Марджери? — спросил Фаэторн.

— Тогда не получилось бы сюрприза.

— Воистину.

— Марджери Фаэторн — очень проницательная женщина, иначе ты не женился бы на ней.

— И как же она оказалась вчера на постоялом дворе?

— Я ее привел.

— Но зачем?

— Она узнала о вашем свидании, — солгал Николас. — Не спрашивай меня, как, должно быть, кто-то из труппы насплетничал. Миссис Фаэторн собиралась нагрянуть к вам в номер. Я от твоего лица поклялся, что ты верен ей, и что этот ужин задуман для нее. — Николас сдержанно улыбнулся. — Остальное, полагаю, ты знаешь.

— Еще бы, — кивнул Фаэторн. — Марджери была сама не своя, — с любовью произнес Фаэторн. — Я снова играл Гектора и вложил меч в ножны. — Он потер плечо. — Да, брак — это порой больно, Ник, но иногда и очень приятно.

Мудрый Николас кивнул. Одна ночь супружеского счастья кардинально изменила все дело. Страсть, которую зажгла леди Розамунда Варли, сломила Марджери Фаэторн. Любовь к роковой красавице прошла.

— Но как же ты избавился от моей гостьи? — спросил актер.

— Ну, придумал отговорку. Сказал, что тебя поразила странная болезнь и свидание не состоится. Она не слишком обрадовалась.

Возникла долгая пауза. Лоуренс задумался, а потом хихикнул.

— Неважно. В Лондоне полно других прекрасных дам.

Тут Барнаби Джилл и Эдмунд Худ вышли из гримерки в поисках Фаэторна. Николас откланялся и оставил пайщиков на сцене.

— Что же мы будем играть, Лоуренс? — спросил Худ.

— Вот этот вопрос нам и нужно решить, да поскорее.

— А почему бы не «Брак и озорство»? — Джилл выбрал драму, где сможет блеснуть всеми гранями своего таланта.

— Там такие примитивные диалоги, — посетовал Худ.

— Но этот спектакль держится на сцене уже три года, — горячо возразил Джилл.