Головоломка для дураков. Алый круг. Семеро с Голгофы

Я поднялся с неудобного ложа за камнем и подбежал к месту, где они вели раскопки. У меня в памяти четко запечатлелся порядок расположения захоронений, описанный мне Гилкрайстом ранее этим вечером. И я в самом деле снова увидел разрытую могилу. С нее сняли слой земли до глубины примерно в два фута.

Но это была не могила неизвестной мне Ирен Кейси. Теперь осквернили место упокоения отца Вирджила Фэншоу.

Я стоял там, вглядываясь в черноту ямы, вырытой уже над другим гробом. До этого момента мне не приходило в голову задуматься, что заставило осквернителей могил так поспешно бросить свое занятие и стремительно исчезнуть. Но теперь, подняв взгляд, я заметил в отдалении другую фигуру – темный, чуть сутулый мужской силуэт, который шел прямо в мою сторону между рядами могильных холмиков. И это был не Бак Валентайн.

Я метнулся под тень ели, стараясь спрятаться как можно быстрее. Третий скиталец в ночи, похоже, не успел заметить меня, но не потому, что я так ловко и спешно укрылся. Он, казалось, был полностью сосредоточен на своих, никому неведомых размышлениях.

Этот человек приближался. Плечи его поникли, ноги буквально волочились по земле, он шел странной походкой то ли слепца, то ли лунатика. Остановился у той могилы, которую только что потревожили, не далее чем в пяти футах от меня. Какое-то время просто стоял, полностью погруженный в не слишком веселые мысли, в созерцание открывшейся ему картины.

В его позе отчетливо читались отчаяние и одиночество, грусть, выдерживать которую он больше не мог. Очень медленно опустился на холмик могилы отца мистера Митчелла, расположенной рядом. И сидел, спрятав бледное лицо в ладонях.

Но за мгновение до этого, при свете звезд я узнал его – Вирджила Фэншоу.

Редко доводилось мне видеть людей, которые настолько не обращали внимания на то, что их окружает. Он продолжал сидеть, сгорбившись, уткнувшись лицом в ладони.

А я стоял совсем рядом. Так близко, что мог сделать всего лишь шаг, чтобы утешить его, обняв за плечи. И хотел действительно сделать это, если бы не услышал звук. Поначалу раздался едва слышный всхлип, который затем перешел в отчетливые и безутешные рыдания.

Вирджил Фэншоу сидел в одиночестве на церковном погосте в три часа ночи и плакал так, словно его снедала нестерпимая душевная мука.

И, конечно же, теперь я уже не мог дать ему знать, что вижу его в таком состоянии, совершенно беззащитным и уязвимым. Я бы не посмел в подобный момент приблизиться ни к кому.

Очень тихо мелкими шагами я попятился от ели, развернулся и покинул погост, оставив Вирджила Фэншоу в одиночестве переживать свои тайные горести.

XVII

Когда я проснулся на следующее утро, в окно снова ярко светили солнечные лучи. А потом до меня донеслись приглушенные стуки и смутные голоса, исполненные возмущения.

– Папа! Папа!

И я тут же вспомнил, как накануне вечером запер в соседней комнате Дон и Бобби. Причина столь яростных возгласов стала очевидна.

Вскочив с постели, схватил халат, нашел в кармане ключ от другого номера и все еще полусонный поторопился через залитый солнцем коридор на выручку к своей дочери. При звуке моих шагов раздраженные вопли сделались громче. Я повернул ключ в замке, открыл дверь и сразу же столкнулся с раскрасневшейся, разгоряченной Дон. Ее светлые волосы после сна были растрепаны, но куда более растерзанной выглядела полосатая пижама.

Поверх ее головы я бросил взгляд на раскладушку Бобби. Вполне невозмутимый, сохранивший аккуратную темную прическу, обрамлявшую его кукольное личико, Бобби очень прямо сидел в постели. Маленькие ручки, вполне как у взрослого, были скрещены на груди, а черные глаза наблюдали за мной с нескрываемым презрением.

– Папа, папа! – воскликнула Дон. – Нас кто-то запер. Мы стучали и стучали в дверь. То есть это я стучала.

Бобби воздел обвиняющий перст прямо в мою сторону.

– Это он нас запер, – объявил он своим всегда таким неожиданным басом. – Он запер дверь на ключ. Я точно знаю. Глупый человек.

Дон повернулась к Бобби, готовая встать на защиту отца, но потом вспомнила, насколько возмущена сама, и вновь обратилась ко мне:

– Это правда, папа? Но ведь просто ужасно с твоей стороны сажать нас под замок. Бобби проснулся, ему захотелось в туалет, но он не смог выйти и…

– Ему ничто не мешает пойти туда сейчас, – заметил я.

Бобби ухмыльнулся почти до непристойности цинично.

– Вот дурак! Теперь уже поздно.

Следовало отдать Бобби должное. Последнее слово всегда оставалось за ним.

Но я тем не менее не стал заострять проблему с туалетом, глядя на побагровевшее лицо Дон с вопрошающим выражением. Моя дочь отличалась сообразительностью, она поняла теперь, что я сам запер их на ночь. Ей стало совершенно очевидно: у меня имелись на то весьма веские причины.

Пока Бобби тихо исходил злостью на своей раскладушке, я обнял дочь за плечи и сказал:

– Послушай меня, милая. Прошлой ночью кое-что произошло. Еще один человек умер. Вот почему я вас запер в спальне. Мне нужно было обеспечить вашу безопасность. И по той же причине ты сейчас же соберешь свои вещи, чтобы уехать отсюда.