Никто не ответил. В квартире было тихо.
Я вышел на лестничную площадку и снова несколько раз окликнул Катьку. Никакого ответа.
Выбежал во двор и спросил у старушек, которые там сидели, не видели ли они Катьку. Они ответили, что не видели.
Побежал обратно домой, ругая её на ходу: "Ну, попадись мне только, мелюзга, я тебе покажу!" Я всё ещё сам себя обманывал, что ничего особенного не произошло.
Когда я ехал в лифте, то подумал, что сейчас увижу её около наших дверей. Зажмурил глаза, думаю: "Открою, когда Катька меня окликнет". Лифт остановился, но Катьки не было.
Походил по комнате, выглянул в окно, покричал её. "Подумаешь, какая обидчивая, даже пошутить нельзя". Тут мне стало легче: оказывается, я не по злобе на неё кричал, а просто шутил. А она, глупая, не поняла.
Прошёл час. Катька не возвращалась.
Снова выскочил во двор. Обегал все закоулки, бегал, как загнанная лошадь, не переводя дыхания. Наконец наскочил на Яшу.
– А где Катька? – спросил я.
– Не знаю, – неохотно ответил Яша и как-то странно покрутил головой.
– А чего ты головой крутишь?
– Это от волнения, – сказал Яша.
– От волнения? – От страха у меня ноги задрожали. – Где Катька, я спрашиваю?
– Ушла, – прошептал Яша.
– Куда? – спросил я.
– Обиделась она на тебя, – сказал Яша.
– Подумаешь, какая недотрога! – закричал я. – А когда я её в коляске катал, она не обижалась? А когда я её на спине таскал, не обижалась?
– Не знаю, – ответил Яша. – Только она совсем ушла.
– А в какую сторону? – спросил я.
– Не знаю, – неуверенно ответил Яша.
– Яша, – сказал я. – Это не та тайна, которую надо сохранять.
Я боялся, что он не поймёт моих слов, но он понял, что я был прав.
– В ту сторону, – ответил Яша, – где магазин "Детский мир".
Я бросился на улицу, но, не добежав до ворот, вернулся. Надо было срочно позвонить маме, а мамин телефон на работе был, как назло, занят.
И тут раздался звонок в дверь.
Открыл дверь и вижу: стоит моя Катька живёхонькая. Её чужая женщина привела. Я от радости даже "спасибо" ей не сказал.
– Это ваша, такая голубая? – спросила женщина.
У Катьки в косах были голубые ленты, она поэтому и назвала её голубой.
– Моя, – ответил я.
Раньше я никогда не называл Катьку "моей".
– Не твоя, – ответила Катька, – а мамина и папина.
Женщина ушла, а у меня вдруг к горлу подступил комок, и я заревел.
– Дура! – кричал я сквозь слёзы. – Несчастная дура, дура, дура!
А она взяла свою куклу и стала её переодевать. Она стояла ко мне спиной, и я видел её тоненькую шею и несчастные хвостики-косички и ревел белугой.
С этого дня Катька перестала меня замечать. Я пробовал к ней подлизываться, шутил, спрашивал, бывало: "А кто самый сильный среди наших мальчишек?"
Но она только упрямо поджимала губы и ничего не отвечала. Утром первого сентября Катьку одели в новую форму. По-моему, она была красавицей. Я улыбнулся ей и подмигнул. Жалкая улыбочка у меня вышла.
В это время мама вдруг сказала:
– Вадик, придётся тебе проводить Катю в школу.
Я пробурчал что-то неясное в ответ, дожидаясь, что Катька сейчас откажется от такого предложения. Но Катька молчала. Я поднял на неё глаза. Она смотрела на меня строго, по-взрослому, исподлобья, но молчала.
И тогда я небрежной походочкой пошёл к выходу, открыл двери и оглянулся. Катька шла следом.
Так мы и вышли во двор: впереди я, позади она.
Банты у неё в косах были невероятных размеров. Ну и пусть их! Я теперь готов был простить ей всё на свете: и банты, и куклы. Я даже готов был подарить ей свою коллекцию марок.
– Вадик! – крикнула мама из окна. – Возьми Катю за руку.
"Боже мой, – подумал я, – бедная мама, она не знает, что её милая Катенька одна целых три часа прогуливалась по городу. Хорошо, что мир не без добрых людей, а то неизвестно, сколько бы нам пришлось её искать".
"Это ваша, такая голубая?" – спросила та женщина.
Голубая Катька. Смешно.
А если я её сейчас возьму за руку, она, пожалуй, ущипнёт меня, а то и укусит.
Я стоял ещё задравши голову кверху, когда почувствовал в своей руке Катькину тёплую ладошку.