Шайлер смотрела, как отъезжает автомобиль, и ее переполняли противоречивые мысли и чувства. Эгги была вампиром, и она умерла, это означало, что она, Шайлер, тоже может умереть. Она едва не умерла в тот день, и если бы не Бьюти… Шайлер проводила взглядом машину, скрывшуюся за углом. Он покинул ее. Что-то в его походке, когда он шел прочь, оставило у девушки такое чувство, словно он уходит от нее навеки и она теперь всегда будет одна.
— Мисс, вам чем-нибудь помочь? — раздраженным тоном спросил консьерж, поджав тонкие губы.
Шайлер обернулась. Кроме нее, в мраморном вестибюле жилища Ллевеллинов не осталось ни души.
— Вообще-то да, — отозвалась она. — Будьте любезны, вызовите такси.
Через несколько минут портье у парадных дверей проводил ее на выход.
— Перекресток Хьюстон и Эссекс-стрит, пожалуйста, — сказала Шайлер водителю такси.
Она направлялась в единственное место, где, как была уверена, ее ждало безопасное прибежище.
Очередь перед «Банком» была такой же длинной, как обычно, однако на этот раз Шайлер шагнула прямиком к ограждению.
— Извините, — обратилась она к трансвеститу, — но мне очень нужно пройти в клуб прямо сейчас.
Косящий под Шер вышибала поджал губы.
— А мне очень нужна абдоминопластика. Но кто много хочет, тот мало получит. Иди и встань в очередь, как все.
— Вы не понимаете. Я сказала,
Трансвестит отшатнулся и дернул головой, словно его ударили. Потом кивнул охранникам, и те приподняли бархатный канат ограждения.
Шайлер прошествовала внутрь, мысленно отмахнувшись от проверки билетов и документов. Здоровяков, стоявших на контроле, отшвырнуло к стенам, словно костяшки домино.
Внутри клуба царила непроглядная тьма, и Шайлер едва различала смутные силуэты посетителей, они топтались, раскачивались и танцевали в опьяняющем ритме музыки. Музыка была настолько громкой, что отдавалась в каждой клетке тела девушки. Шайлер пробиралась сквозь толпу скорее ощупью, чем полагаясь на зрение, медленно, но верно прокладывая себе дорогу в плотной массе танцующих. Наконец, ей удалось добраться до лестницы, ведущей наверх, в комнату отдыха.
— Травка, колеса, порошок, — раздался шепот, похожий на змеиное шипение. На третьей ступеньке примостился наркодилер. — Чего желаете, юная леди? Отвести вас наверх?
Шайлер помотала головой и проскочила мимо него.
Она нашла Оливера на втором этаже, у окна. Он сидел, скрестив ноги, и наслаждался видом А-авеню. Сейчас парень выглядел каким-то отстраненным и очень жалким. Точно так же чувствовала себя и Шайлер. Она не осознавала, как сильно скучает по нему, пока не увидела знакомое с детства лицо, орехово-карие глаза, затененные длинной челкой.
— Ну-ну. И чему я обязан такой честью? — спросил Оливер, заметив стоящую перед ним девушку.
Откинув челку с глаз, он неприязненно уставился на Шайлер.
— Я должна сказать тебе кое-что, — ответила она.
Оливер скрестил руки на груди.
— И что же? Разве ты не видишь, что я занят? — фыркнул он, указывая на обширное пустое пространство, окружающее его. — Точнее, был занят, — пробормотал он. — Всего минуту назад здесь было полно народу. Не знаю, как ты могла их не заметить.
— Только из-за того, что… — возразила Шайлер.
«Только из-за того, что я оставила тебя танцевать в одиночку и ушла с другим парнем…» — хотела сказать она, но вовремя остановилась. Она
— Олли, извини меня за то, что было в субботу вечером, — произнесла она, наконец.
— Что-что?
— Я прошу прощения. Я сказала «извини». Хорошо? Я не подумала тогда.
Оливер возвел глаза к потолку, словно обращаясь к незримому наблюдателю.
— Шайлер ван Ален признает, что была не права. Не верю своим ушам.
Однако по тому, как он прищурил глаза, Шайлер поняла, что они с Оливером снова друзья.
Только это ей и нужно было сказать — «извини».
Не важно, сколько раз это слово звучало напрасно и лживо, оно по-прежнему оставалось могущественным. Достаточно могущественным, чтобы ее лучший друг снова стал с ней разговаривать.
— Значит, все в порядке?
Оливер усмехнулся.
— Думаю, да.
Шайлер улыбнулась и присела рядом с ним на подоконник. Он был для нее лучшим другом, надежным и близким, но за последнюю неделю она не раз обижала его, пренебрегала им, избегала его… потому что слишком боялась сказать ему правду о себе.