Голубая лента

Пожилые мужчины и дамы лежали в шезлонгах, закутанные пледами, и просматривали журналы. В одном из уголков расположился Шваб, человек с длинными седыми волосами, по шею завернутый в шотландский плед, с черным беретом на голове и большой черной сигарой в зубах, с которой его всегда изображали карикатуристы. Подле него сидела молодая, очень холеная дама и стенографировала. Шваб за свою жизнь написал десять тысяч статей, сейчас он диктовал десять тысяч первую. Уоррен узнал Гарденера, тот выглядел мрачно и волочил ногу еще сильнее, чем два года назад, когда Принс видел его в последний раз. Наверно, невеселые известия из Барренхилса? Филипп сегодня утром говорил ему, что забастовка на гарденеровских шахтах принимает все более угрожающий характер. Администрация вызвала войска, и войска стреляли. Уоррен заметил маленькую рыжеватую голову Харпера-младшего, Горация Харпера, который торопливо и рассеянно пробирался сквозь толпу, словно потерял что-то весьма важное. Уоррен всматривался в лица. Он искал сестер Холл.

Здесь было множество изумительно красивых женщин, и Уоррен, бродя по всем трем прогулочным палубам, не упускал случая полюбоваться ими. Он не был пошлым шовинистом, и девиз «Gods own country» [14], например, считал нарушением приличий. Но женщины Америки! Нигде в мире нет таких женщин. Они просто сказочно красивы и милы. Волосы у них всех цветов, какие можно только вообразить, а глаза — зеленые, желтые, голубые, черные… Они принадлежат всем расам, всем народам. Но земля и дух Америки, ее воздух, ее ветер и воды преобразили и облагородили их.

17

Уоррен все еще высматривал сестер Холл. Он видел Китти Салливен с ее фарфоровым лицом и нежным, томным взглядом в сопровождении свиты поклонников. Видел и сияющую кошачью головку этой французской актрисы — как же ее зовут? Ее глаза искрились, волосы блестели, а розовый язычок то и дело облизывал накрашенные губы. Ее любовник, министр, щуплый коротышка с изящной седой бородкой, быстро семенил рядом с ней, рдея от старческого тщеславия и беспрерывно треща по-французски.

Но где же девицы Холл? Где они? Ведь он видел их во время посадки.

Его вдруг охватило жгучее, неукротимое желание вновь увидеть девиц Холл, ему просто не терпелось поскорее взглянуть в их милые, прекрасные, как у мадонн, лица, услышать их щебетанье. Особенно стосковался он по Вайолет! Вчера ему некогда было, пусть уж простят его. Но сегодня!

С сестрами Холл у Уоррена сложились особые отношения. Он был знаком с ними вот уже десять лет, еще по Оклахоме, их семьи были в большой дружбе. Сперва он полюбил Этель, дело дошло до двух поцелуев, потом любил Мери, тут поцелуев было не счесть, а потом влюбился в младшую — Вайолет. Это уже всерьез.

Случилось все в Риме, почти год назад. Он влюбился безумно и думал сделать ее своей любовницей. Как многие молодые люди, он робел перед девушками своего круга, но ему хотелось испытать, настолько ли сильна его власть над Вайолет, чтобы довести ее до той черты, у которой женщина становится податливой, как воск. А там уж видно будет. О, это была подлость, большая подлость, он осознал это лишь потом. Оказалось, что совсем не трудно было довести Вайолет до этой черты, отнюдь не трудно, она сама шла ему навстречу. Однажды вечером, когда они безудержно целовались, Вайолет изумила его, предложив бежать с ней, так просто — взять и бежать!

Уоррен сразу почуял опасность. Еще один поцелуй, и ты пропал, сказал он себе, еще один шаг, и ты навсегда прикован к Вайолет. И он отступил, сказавшись больным.

Что же сделала Вайолет? О, он совсем еще ее не знал. На следующий день она чуть свет примчалась к нему, нисколько не опасаясь пересудов гостиничного персонала. Он, розовый и свежий, лежал еще в постели с сигаретой во рту и читал книгу; на столике стояла чашка кофе.

— Ты болен, Уоррен, любимый?

— Немножко нездоровится, Вайолет, — ответил он тогда, и даже теперь, вспоминая об этом, Принс чувствовал, что лицо его пылает от стыда. Он разыграл гнусную комедию.

— У тебя температура? Что у тебя болит? — Вайолет обвила его шею руками. — Я с тобой, я останусь с тобой, я сделаю все, что ты захочешь, Уоррен! Дорогой мой, — сказала она, не дождавшись ответа.

Продолжать так дальше было невозможно. Уоррен сказал Вайолет, что любит ее безумно, безгранично, но что в последние дни он еще раз все взвесил и решил: он слишком молод, чтобы связывать себя. Сперва ему нужно создать себе прочное положение в жизни. К тому же он должен содержать мать, Вайолет это знает. Говорить все это было невыносимо тяжело.

О главной причине он, однако, умолчал. Почему умолчал, он не понимал и сегодня. Что-то в нем противилось семейному счастью. Нет, нет, он просто не мог. Он бы презирал себя, если бы в такие молодые годы отдался безмятежному счастью. Но об этом он не сказал ей ни слова.

Вайолет слушала его бледная, опустив глаза. Она поняла то, о чем он умолчал.