Голубая луна (ЛП)

Немного пиццы, немного Кадотта. Если дела пойдут хорошо, возможно, я даже буду в хорошем настроении к тому времени, когда пойду на работу. Я надеялась, что секс сотрет воспоминания о том весьма странном сне. Я никогда не западала на зоофилию, так что же со мной происходит сейчас?

Между грудей шевельнулся камень, заставив меня вздрогнуть. Я стояла у французского окна и смотрела на летнее солнце. Я не двигалась. Тогда почему зашевелился тотем?

Сон напугал меня, только и всего. Сны — это просто сны, вопреки всяким кликушам от сверхъестественного, утверждающим обратное. Сны не содержат истины или пророчеств, глубоко спрятанных тайн или скрытых надежд. Это просто образы, которые ничего не значат. Но какие образы!

На мой разум обрушились видения сплетенных тел, лоснящейся от пота кожи, разгоряченной плоти. Они сопровождались тактильными воспоминаниями о мягком мехе, скользком языке. Мужчина и зверь слились в одно — или это были женщина и зверь?

В дверь позвонили, и я очнулась. Я катала тотем в пальцах, словно бусину четок. Камень был теплым. Я закинула кулон себе за пазуху так, словно он был охвачен огнем.

Женщина и зверь? Это было чересчур извращенно для моего душевного спокойствия, и я заставила себя выкинуть сон из головы.

В коридоре стоял Кадотт с пиццей. Я так проголодалась, что мне хотелось съесть их обоих. Что со мной не так? Ничего, с чем не справились бы немного пиццы и вдоволь секса.

— Я встретил разносчика на подходе.

— Я тебе заплачу. — Я распахнула дверь, приглашая его войти.

— Ага, заплатишь. — Он протиснулся ближе ко мне, захлопнул ногой дверь и поцеловал меня: жестко, глубоко и влажно.

Может быть, секс, а потом пицца — так даже лучше.

Кадотт отступил назад и поднял голову.

— Ну вот, все оплачено.

— Одним поцелуем?

— Ты очень хорошо целуешься.

Я осталась потрясенно стоять в прихожей, а он прошел в квартиру. Мне редко делали комплименты и никогда — по поводу умения целоваться. Я понятия не имела, что ответить.

Что-либо говорить и не пришлось. Когда я добралась до дивана, гость уже вовсю жевал. Он принес вино. Я достала для него бокал и штопор.

— Ты не пьешь? — посмотрел он на единственный бокал.

— Мне через четыре часа на работу.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Конечно, пью.

Я редко встречала копа, который бы не пил, если только однажды не дошел до ручки и не завязал.

Работа полицейского, даже в таком крошечном городке как Минива, полна стресса. Копы пили. Запойно. Многие из них также курили. Или жевали табак, как Клайд. К счастью, мне до недавнего времени удавалось справляться со стрессом с помощью эпизодической «Кровавой Мэри» и плавания в сумерках.

— Полагаю, работа в ночную смену делает пиво к концу твоего трудового дня куда как менее привлекательным.

Кадотт открыл вино.

Я никогда не думала об этом в таком ключе, но Кадотт был прав. Уходя с работы в семь утра, я не хотела алкоголя, не хотела даже кофе. Я просто хотела оказаться в своей постели. Хотя, если мне по-прежнему будут сниться такие странные сны, весьма скоро мне и этого не захочется.

— М-м-м. — Кадотт снова набил рот едой, так что я присоединилась к нему.

Через пятнадцать минут мы разделались с пиццей. Кадотт откинулся на спинку дивана, сжимая в длинных пальцах бокал с кроваво-красным вином. Он провел большим пальцем по стеклу, и я подняла взгляд с его руки на лицо.

Он сделал глоток. Капелька повисла на губе, и его язык выскользнул изо рта, чтобы подхватить ее. Сережка сверкнула в ярком свете заходящего солнца. Я захотела зажать ее зубами и потянуть Кадотта в спальню.

— Приступим к делу?

— М-м-м, — промычала я, очарованная тем, как солнце меняло цвет золотого пера с красного на оранжевый и обратно.

— Тотем у тебя?

— А?

Он улыбнулся и со стуком поставил бокал на кофейный столик. Кадотт знал, какой эффект производит на женщин, и я поймала себя на мысли: а не играет ли он со мной, чтобы добраться до тотема?

Параноик? Я?

Определенно.

Тем не менее, я выпрямилась, стряхнула с себя сексуальную расслабленность и ответила:

— Он пропал.

— Пропал? Что значит «пропал»?

— Исчез? Украден? Фьють? Выбери сам.

Я становилась отменной лгуньей.

Кадотт так затих, что если бы я не слышала, как он дышит, то подумала бы, что он ушел через балкон — на этот раз в противоположном направлении.

— Ну что ж, — произнес он наконец. — Полагаю, хорошо, что я зарисовал его.

Зашелестела бумага, и я обернулась. Кадотт склонился над кофейным столиком, разглаживая белый прямоугольник. Затем он достал пачку бумаг из заднего кармана и разложил их в ряд.

— Т-ты разве не расстроился из-за тотема?

Он поднял глаза. Пока я не смотрела, он успел надеть очки. Мое сердце бешено заколотилось.

— Расстроился? А с чего бы? Он же не мой.

— И не мой тоже, — проворчала я.

Он несколько секунд разглядывал меня.

— Что случилось?

Я не считала, что должна рассказывать ему о фиаско с комнатой с вещдоками. Клайд бы сказал, что это дело полиции, а так как у меня и так уже хватало неприятностей с шефом, я решила держать рот на замке.

— Я правда не могу сказать.

— У тебя проблемы?