Голубиная книга 2 (СИ)

— А всё одно сын у меня народится! Поэтому ты и спорить не хочешь, потому что проиграть боишься!

— Кто не хочет? Я не хочу? Кто боится? Я боюсь? Да ты сам боишься, а я хоть щас! А я даже спорить с тобой не буду, настолько уверен! А вот, ежели, под дерево стволов навалить, чтоб промежуток небольшой остался, царица твоя на коне в промежуток тот между завалом и ветвями нижними впишется? А вот я думаю, согласно моему вразумению, так нет, не впишется! Либо конь ногами в завале застопорится, либо царица головой в кроне запутается. А вот ты как думаешь?

— Да она у меня любое препятствие возьмёт, особливо на коне, тут уж я спорить не буду, — махнул рукой Вавила. — Хоть под кроной прошмыгнёт, а хоть и над самой кроной сиганёт! Она у меня ого — го наездница!!!

— Э, царь, не юли! Теперь ты боишься!

— Кто? Я?! Да я хоть щас спорить буду. Да я на свою царицу весь годовой запас молочных продуктов поставить готов — со всего царства! — Вавила вскочил, засучил рукава и протянул Лешему ладонь. — Что? Боишься? А — ааа! — с пониманием протянул он, бросив косой взгляд на Лешачиху. Та насупилась и недвусмысленно погрозила царю кулаком. — Да только не буду я с тобой спорить, — немного разочарованно сказал он, — ведь тебе — то и ставить нечего. Ты ж, Леший, ещё за прошлый спор мне медок да грибы с ягодой еженедельно на кухню поставляешь.

— Кому нечего на кон поставить? Мне? Мне, да?! Да я перстенёк волшебный поставлю, — и Леший достал из складок коры, покрывающей всё его тело, маленький перстенёк с бледным, розовым камнем: — Ну, ну, спорим?

— Спорим! — распетушился Вавила и, встав на носки, вверх руку протянул, стараясь ударить по сучковатой ладони.

Леший прыгать вздумал, да позабыл, что нитки на руках растянуты, запутался и вниз рухнул. Лешачиха клубок из рук выронила, давай ловить благоверного, и следом за мужем на Вавилу упала. Тут стук копыт послышался, из лесу на всём скаку жеребец вылетел, на нём царица Кызыма. Сидит на конской спине, словно в кресле удобном, за гриву лошадиную держится, и погоняет: «Чок! Чок!». Перемахнула она через завал, не заметив мужа под корягами, от которых лесных хозяев отличать так и не научилась, и в Городище понеслась.

— И конь в завале ноги не обломал, и наездница даже волоском кроны не задела — идеально взяла препятствие! — Восхищённо проскрипел Леший. — Выиграл ты, царь — батюшка, твой теперь перстень.

— Эх, — простонал придавленный царь, — опять на горячем жеребце, и опять без седла…

— Да, нелегко тебе с такой женой, — посочувствовал лесной хозяин.

— Ишь, какой негодник, а ты на свою жену смотри, а то тебе щас не легче будет! — Рассердилась Лешачиха.

— Други лесные, слезли б с меня, — попросил Вавила, — потом бы и разбирались меж собой. А то ведь на мне будто два ствола берёзовых али сосновых перекатываются.

Лешачиха на ноги поднялась, высоченная, кряжистая, руки что коряги, пальцы сухими сучьями в стороны торчат. Лешего с царя сдёрнула, да как зарычит:

— Чего добром разбрасываешься? Колечко волшебное продул, негодник! Вот как с молодости шельмой был, так шельмой и остался: споришь, когда не надобно и с кем ни поподя!

— А да что это с кем ни попадя? Очень даже с кем попадя: я ж с царём спорю! — заоправдывался проштрафившийся Леший.

— Про то и говорю — и ты шельма, и царь твой шельма!

Леший, видя, что жена не в духе, спорить с ней не стал, быстро подобрал перстенёк, сунул его царю и дал дёру в лес. Лесная хозяйка за ним понеслась, скрипя руками — ногами, покачивая огромной, поросшей мхом, головой.

— Стой! А нитки мотать, бездельник?! — кричала она вслед улепётывающему супругу.

— Мне нервы дороже! А нитки не нервы, подождут, — огрызался Леший, но ходу не сбавлял. Треск в лесу стоял, шум, зверьё, что помельче с дороги лесных хозяев разбегалось, да и крупные звери спешили в сторону отойти.

— Эх, вот если Леший прав? Если у меня ещё дочка народится? — Пробормотал Вавила, поднявшись на ноги и стряхивая с рубахи древесный сор и налипшие травинки. — Нет, так — то я её любить буду, и с рук не спущу, и глаз с неё тоже не спущу, и конечно совсем забалую. Но кому корону царскую передам, ежели Род мне наследника не пошлёт? Вот старшие царевны уж сколько годов в замужестве процветают, а наследника ни женского, ни мужеского полу ни одна не подарила…

Так, рассуждая вслух, добрался царь до капища. Остановился у подножия небольшого холма, долгим, задумчивым взглядом окинул деревянных истуканов. Тёмные, вытесанные из дерева, будто в душу смотрели, будто вопрошали: «Зачем пришёл к нам, человече?» В центре капища, на самой вершине холма, ясеневая фигура Хорста Солнцеликого расположилась. Немного ниже, справа, Перун, сработанный из дуба. А ещё ниже, по левую руку Хорста, идол Морены, вырезанный из берёзового ствола. Капище окружал частокол — муха сквозь него не пролетит, комар не просочится, и подсмотреть, что внутри делается, уж вовсе немыслимо.