Голубиная книга. Русские народные духовные стихи XI-XIX веков

Умом нам сей книги не сосметитиИ очам на книгу не обозрите.

Ведь даже Исай-пророк

Читая он книгу ровно три года,

Прочел из книги ровно три листа.

Это, с одной стороны, как бы оправдывает неполноту познания сокровенных тайн, с другой — оставляет надежду на будущее их новое прочтение.

Полные варианты стиха содержат три тематических раздела. Первые два — космогонический «катехизис», в котором народное сказание самым причудливым образом соединяет мир Бога и святых с миром природы, сплавляя воедино воззрения христианские и языческие. Ответы на первую группу вопросов о небесных телах и стихиях (солнце, месяц, звезды, ветер, дождь) и происхождении человека подчинены одной главной мысли: «белый вольный свет зачался от суда Божия». Однако, хотя «у нас ум-разум самого Христа», но «телеса наши от сырой земли». Включено сюда и необходимое средневековому сознанию оправдание предопределенности социальной иерархии: цари — «от святой главы от Адамовой», князья-бояре — от мощей его, а «крестьяны православные» — от колена.

Народная космогония в своем пристрастии к конкретному «что есть что», наряду с признанием исходной божественности мира, не могла обойтись без близкой основам естественной жизни темы первородства. Во всем, что существует и происходит на земле, фантазия сказителей видит родовую связь, идущую от материнского начала. Вторая группа вопросов и ответов посвящена матери-земле с ее горами, реками, озерами, деревьями, травами, зверьем, рыбами и птицами, а также главными символами божественного присутствия — церквами. Каждому явлению в этом ряду находится своя «мати», получившая право главенства то по связи с земными деяниями Христа, Богоматери или святых, то по силе власти над всем своим родом. Цельная картина, напоминающая изображения величественного древа жизни, здесь, как и в других эпических стихах, отражает гармоничность народного миросозерцания, но, может быть, именно в «Голубиной книге» ярче всего представлено неконфликтное сочетание «Христова учения» и древних родовых преданий: «основана земля Святым Духом» и «содержится словом Божиим», но стоит она, матушка, «на трех китах».

Завершающая стих притча о Правде и Кривде — замечательный образец диалектики народного мышления. Тяготы земные — все от Кривды, которая пошла по народу христианскому, сделав его «неправильным» и «злопамятным». Так говорится о настоящем, о той социальной неправде, которую в избытке видел народ. И все-таки «Правда Кривду переспорила», но как идеал (будущее) ушла на небеса. Справедливое возмездие ее неминуемо свершится на последнем Суде, и только живущая Правдой душа «наследует себе Царство Небесное».

Формирующееся с XV в. зрелое русское средневековье вступает в свои права с XVI в., воплотившись в культуре, феодальной политике и церковной организации централизованной Московской Руси. Сквозь превратности борьбы за царский престол, боярское сопротивление монархам, многотрудные богословские споры о вере, земельных владениях церкви и образе жизни, страсти своеволия Ивана Грозного и его опричнины постепенно проступают главные символы-устои Московии: суровый лик сильной государственной власти и законнически строгий императив жизни во Христе, на котором зиждется идеал православного благочестия. С падением Византии рождается призванное утвердить богоизбранность Руси для истинной веры представление о Москве как третьем Риме. В атмосфере, последовательно сковывающей «излишнее» своеволие и свободу, свой более жесткий порядок приобретает сословная организация общества (в конце XVI в. с отменой Юрьева дня произойдет окончательное закрепощение крестьянства). Жизнь по «Домострою» и многочисленным церковным наставлениям придаст быту разных сословий, в том числе и быту крестьянскому (со всеми его сохраняющимися языческими чертами), тот завершенный образ патриархальности, который в последующие столетия нередко будут поминать как классический пример явленности «исконно русского духа».

Духовному стиху эпоха зрелого средневековья дала мощнейший толчок к развитию, который стимулировал традицию народной религиозной поэзии очень долго —не только до начала петровских реформ, но и позже, вплоть до заката ее в XX в., когда она была почти полностью вытеснена реалиями советского времени.