Голубое сало

Тот взял капсулу, раскрыл. В ней оказалась полоса свернутой рисовой бумаги, исписанная мелким почерком. Юноша прочел вслух:

2 января.Привет, mon petit.Тяжелый мальчик мой, нежная сволочь, божественный и мерзкий топ-директ. Вспоминать тебя – адское дело рипс лаовай, это тяжело в прямом смысле слова.

И опасно: для снов, для L-гармонии, для протоплазмы, для моего V-2.Еще в Сиднее, когда садился в траффик, начал вспоминать. Твои ребра, светящиеся сквозь кожу, твое родимое пятно «монах», твое безвкусное tatoo-pro, твои серые волосы, твои тайные цзинцзи, твой грязный шепот: поцелуи меня в ЗВЕЗДЫ.

Юноша зевнул, кинул письмо на пол:

– Все-таки пеньтань этот Глогер, а? Сталин осторожно пожал сутулыми плечами:

– Нэ очень умный человэк.

Юноша отхлебнул пива:

– Tatoo-pro я уже полгода не ношу, серых волос у меня в помине не было, рипс шен шен. А в ЗВЕЗДЫ целовать липкий Boris никогда не умел. Он умел одно – сопливить отношения. А ты знаешь, сяочжу, как я не выношу этого.

Он встал:

– Значит, ты уверен, что прямоугольный гребень не подведет?

– Абсолутно, гаспадин ST.

Юноша потянулся своим тонким телом, хрустнул костяшками пальцев и визгливо выкрикнул:

– Зер-ка-лааа!

Вокруг него поплыли три зеркала.

– Набрось, – приказал он Сталину.

Сталин осторожно поднял со стальной доски пласт голубого сала и накинул на костлявые плечи юноши. Составленная из 416 шматков, накидка светилась голубым, доходя юноше до пояса. Сталин застегнул замок молибденового ошейника. Юноша поправил его, уперся руками в бедра, неотрывно глядя в плывущие зеркала:

– Если я на Пасхальном балу раскрашу носорога – пойдешь к моему деду в навигаторы.

– Все будэт харашё, – натянуто улыбнулся Сталин. Юноша покружился, накидка тяжело прошелестела.

– Ну? Похож я на Фэй Та? – спросил он свое отражение.

– Как двэ капли, – ответил Сталин, и с хорошо скрытой ненавистью посмотрел на него.