Голубой горизонт

– Принеси мою бритву, – приказал он Луизе.

Она побежала к умывальнику в углу спальни и принесла бритву. У нее была прекрасная перламутровая ручка. Луизе нравилось по утрам смотреть, как отец мылит щеки, а потом срезает белые мыльные хлопья блестящим лезвием.

– Что ты будешь делать, папа? – спросила она, глядя, как он точит лезвие на кожаном ремне.

– Надо выпустить яд. Он убивает твою мать. Держи ее крепче.

Луиза осторожно взяла мать за запястья.

– Все будет в порядке, мама. Папа тебя вылечит.

Хендрик снял черный камзол и, оставшись в белой рубашке, подошел к кровати. Он придавил ноги жены, не давая ей вырваться. По его щекам катился пот, а рука сильно дрожала, когда он поднес бритву к лиловому нарыву в паху.

– Прости меня, милосердный Господь, – прошептал он и провел лезвием по нарыву, глубоко разрезая его. Мгновение ничего не происходило, потом из раны вырвался густой поток черной крови, смешанной с желтым, как горчица, гноем. Он обрызгал перед рубахи Хендрика и низкий потолок спальни над его головой.

Спина Энн изогнулась, как тетива лука, и Луизу отбросило к стене. Хендрик забился в угол, потрясенный яростными судорогами жены. Энн дергалась, каталась и кричала, лицо ее так страшно исказилось, что Луиза пришла в ужас. Она обеими руками зажала рот, чтобы не закричать, глядя, как кровь бьет из раны мощными толчками. Постепенно пульсирующий алый фонтан уменьшился, и боль Энн стихла. Она перестала кричать и лежала, неподвижная и смертельно бледная, в растекающейся луже крови.

Луиза подползла к ней и коснулась ее руки.

– Мама, теперь все хорошо. Папа выпустил яд. Ты скоро выздоровеешь.

Она посмотрела на отца. Она никогда не видела его таким: он плакал, губы его обмякли и посинели. С подбородка капала слюна.

– Не плачь, папа, – прошептала Луиза. – Мама скоро проснется.

Но Энн не проснулась.

Отец взял из кладовой с инструментами лопату и прошел в дальний конец сада. Он начал копать мягкую почву под большой яблоней. К середине дня могила была достаточно глубока. Он вернулся домой. Его голубые глаза были пустыми, как небо над головой. Отца била дрожь. Луиза помогла ему завернуть тело матери в пропитанную потом простыню и пошла рядом, когда он понес жену по саду. Он положил тело у открытой могилы и спрыгнул в нее. Потом протянул руки и подхватил Энн. Положил на мягкую, пахнущую грибами землю, выбрался и взялся за лопату.

Луиза плакала, глядя, как он засыпает могилу и утрамбовывает землю. Потом сходила в поле за изгородью и нарвала цветов. Когда она вернулась, отца в саду не было. Луиза положила цветы туда, где должна была быть голова ее матери. Казалось, источник ее слез пересох. Всхлипы были болезненными и сухими.

Вернувшись в дом, она застала отца за столом, в рубашке, грязной от крови и могильной земли. Голову он опустил на руки, и его плечи дрожали. А когда он поднял голову и посмотрел на дочь, лицо его было бледным и пятнистым, а зубы стучали.

– Папа, ты тоже заболел?

Она бросилась к нему, но отшатнулась, когда он открыл рот и изверг поток коричневой от желчи рвоты. Рвота расплескалась по выскобленной поверхности стола. А отец упал из кресла на каменный пол. Он был слишком тяжел, чтобы Луиза могла его поднять или хотя бы втащить по ступеням, и она ухаживала за ним там, где он упал, вытирала рвоту и жидкие испражнения, смачивала ледяной водой из озера, чтобы сбить жар. Но не смогла заставить себя вскрывать нарывы. Два дня спустя он так и умер на полу кухни.

– Теперь я должна быть храброй, – сказала себе Луиза. – Я не маленькая. Мне десять лет. Никто мне не поможет. Я должна позаботиться о папе сама.

Она пошла в сад. Лопата лежала возле могилы матери, там, где ее оставил отец. Луиза начала копать. Работа шла трудно и медленно. Когда края ямы достигли ее подбородка, она больше не могла выбрасывать из нее землю своими детскими руками. Тогда она взяла на кухне ведро, заполняла его землей и на веревке вытаскивала со дна могилы. Когда стемнело, она продолжила работу при свете лампы. Углубив яму до своего роста, Луиза пошла на кухню и попыталась вытащить тело отца. Она страшно устала, руки ее были в волдырях от черенка лопаты, и она не могла ими пошевелить. Она закрыла одеялом лицо отца, его пятнистую кожу и невидящие глаза, потом легла рядом и спала до утра.

Когда она проснулась, солнечный свет сквозь окна кухни бил ей в глаза. Она встала и отрезала кусок окорока, висевшего в кладовой, и ломоть сыра. Съела все это с куском черствого хлеба. Потом пошла на конюшню, что за большим домом. Она помнила, что ей запрещено туда ходить, поэтому пробиралась вдоль изгороди. Конюшня была пуста, и Луиза поняла, что конюхи бежали вместе с остальными слугами. Она пролезла в тайное отверстие в изгороди, которое они обнаружили с Петронеллой. Лошади были в стойлах, некормленые и непоеные. Она открыла дверь и выгнала их в загон. Они сразу поскакали к озеру, выстроились на его берегу и принялись пить.